Лето вступало в свои права: в Вашингтоне становилось все жарче. В зале судебных заседаний, где прокурор Патрик Фицджеральд продолжал допрашивать репортеров Джудит Миллер из «Нью-Йорк таймс» и Мэтта Купера из журнала «Тайм», атмосфера тоже накалялась. Оба свидетеля упорно отказывались предстать перед большим жюри присяжных и раскрыть свои источники информации. В октябре 2004 года окружной суд Вашингтона объединил их апелляции в рамках общего процесса. В апреле на каком-то званом ужине мы встретили Джима Келли, заведующего редакцией журнала «Тайм». С угрюмым видом покачивая виски в бокале, он признался, что защита Мэтта Купера в суде уже обошлась его журналу в два миллиона долларов с лишним, а дело до сих пор не закрыто. Наконец 27 июля 2005 года Верховный суд отклонил апелляцию журналистов. Постановление суда нижестоящей инстанции обязывало их дать показания перед большим жюри присяжных. В случае отказа обоим грозило тюремное заключение.
Однажды вечером, некоторое время спустя после вынесения вердикта Верховным судом, мы пошли ужинать с друзьями в ливанский ресторан в Джорджтауне и по дороге случайно встретили Мэтта Купера и его жену Мэнди Грюнвальд. Я и моя подруга Джеки, не задерживаясь, прошли мимо них. И вдруг Мэтт остановил Джо, беседовавшего с мужем Джеки. Журналист поздоровался и некоторое время молчал, словно не решаясь что-то сказать. Потом наконец преодолел себя:
— Не могли бы вы кое-что для меня сделать?
И он попросил Джо написать судье петицию о снисходительности к Мэтту Куперу — обвиняемому по делу об утечке. Он надеялся, что это спасет его от тюрьмы. Джо не знал, что и ответить.
— Я поговорю об этом со своим адвокатом, — пообещал он.
В ресторане, наслаждаясь хумусом, баба-ганушем, рулетиками из виноградных листьев и другими восточными лакомствами, мы пытались осмыслить поведение Мэтта. Он что, с ума сошел? Петиция Джо о снисхождении к журналисту вряд ли окажет хоть какое-нибудь воздействие на решение главного судьи. К тому же мы едва ли не больше всех были заинтересованы в том, чтобы Мэтт и Джудит наконец дали показания. Мы, как и вся страна, хотели услышать, что они скажут под присягой, какие имена назовут, говоря об источниках в администрации, предавших мой статус оперативного сотрудника огласке и тем самым поставивших под угрозу национальную безопасность.
В ходе дискуссий о возможности принуждения репортеров к даче показаний большинство из тех, кто говорил о недопустимости такого принуждения, апеллируя к Первой поправке, как мне кажется, забывали о самом главном: сотрудники администрации использовали журналистов в собственных политических целях, что в корне неправильно и даже преступно. Отказываясь давать показания, репортеры способствовали сокрытию информации о противоправных действиях администрации. Получился этакий Уотергейт наоборот. При этом многие сознательные граждане с самыми лучшими намерениями настаивали на соблюдении прав, гарантированных Первой поправкой, не понимая, что в данных обстоятельствах дело вовсе не в свободе печати и не в роли журналистов как борцов за правду и блюстителей общественных интересов. Эти репортеры позволили администрации использовать себя, а затем препятствовали ведению расследования. О какой этике здесь вообще может идти речь?
Глава 13
Обвинение
6 июля 2005 года Джудит Миллер приговорили к четырем месяцам заключения за неисполнение судебного распоряжения. Это случилось ровно два года спустя после публикации статьи Джо о ситуации в Ираке и Нигере на страницах «Нью-Йорк таймс». Миллер попросила заменить тюремное заключение домашним арестом с запретом пользоваться мобильным телефоном и электронной почтой, однако Фицджеральд настоял на тюремном заключении, иронично заметив:
— Того, кто в разгар войны не побоялся отправиться в пустыню, федеральная тюрьма страшить не должна.