Нос судна сильно задран. Если свесить голову через высокие перила, видно, как внизу плещется вода. Длинная веревка скрипит, точно лягушка-бык, то натягивается, то ослабевает.
Время еще детское, но через полчаса наблюдений ни за чем меня начинает клонить в сон. Впервые за все путешествие у нас наконец-то выдалась передышка, и мой мозг молит о пощаде, словно натруженная мышца. Снизу слышен храп то ли Капитана, то ли Паука.
Сзади раздается шорох, я резко оборачиваюсь, винтовка наперевес. Но это всего лишь Донна, стоит и судорожно ломает пальцы.
— Ты занят? — спрашивает она.
Чем, интересно? То, чем я хотел бы быть занят, мне недоступно.
— Не очень, — отвечаю.
— Можно я с тобой подежурю? Не спится.
— Хорошо.
Донна тоже опирается руками на перила, но делает это с трудом — слишком они для нее высокие. Она похожа на тощую кошку, которую подняли под мышки. Молчим, смотрим на берег.
— Я хочу извиниться, — наконец говорит Донна.
— За что?
— За… за библиотеку. Ну, когда ты мне признался, что… что я тебе нравлюсь.
— Я тебе не в этом признавался, — хмурюсь я.
— Ладно, ладно… Когда ты признался мне… — Она смущенно покашливает. — Признался мне в любви. — Донна стреляет в меня глазами и поспешно их отводит. — Получилось очень неожиданно. Мне нужно было время. Чтобы решить, как ответить.
— Для такого время не нужно. Тут все просто. Ты либо отвечаешь взаимностью, либо нет. — Теперь я бросаю на нее взгляд. — Да ничего страшного, Донна. Не переживай.
— Нет, чего! Чего страшного. — Она вдруг начинает тараторить взахлеб: — Я не знала, что ответить потому что удивилась я никогда не думала о тебе в таком смысле то есть я всегда тебя любила как родного. А тут вдруг ты такое говоришь и знаешь нужно время привыкнуть как глаза к темноте привыкают. Сначала ничего не видно и я забоялась. Ведь мы с Вашингом однажды делали такое что я даже вспоминать не хочу но ты по сравнению с ним настоящий мужчина и мне стало страшно вдруг я тебе разонравлюсь если мы и вправду друг друга узнаем ну мы конечно знаем но не так и вообще я говорила что я девственница? Вдруг ты разочаруешься а тут эта Кэт со своими сиськами и ты явно в нее втрескался боже зачем я все это говорю может затем что ночь такая мирная а у меня все равно плохое предчувствие и я боюсь мы все скоро умрем. А от такого короче говоря мозги проясняются вот я и решила без толку молчать я ведь тоже тебя люблю даже если ты меня больше не любишь скорее всего не любишь иначе не запал бы на Кэт а может это ты от злости на меня прости пожалуйста прости я тебя люблю вот так вот я тоже призналась.
Донна выпалила свою тираду, упорно глядя в воду. Доходит до меня не сразу. Пока я оторопело перевариваю услышанное, Донна поднимает испуганные, печальные глаза.
— Ладно, я лучше пойду.
Я хватаю ее за локоть, привлекаю к себе и целую.
Губы у Донны мягкие, сладкие, пахнут яблоком. Она закрывает глаза, обвивает меня руками за шею — сначала нежно, затем мы прижимаемся друг к другу сильнее, поцелуи становятся жарче. Как хорошо… Сейчас и умереть не страшно. Но тут я чуть отстраняюсь.
— Погоди.
— Что? — не понимает она.
— Ну… это. Я хочу сделать все правильно.
— То есть?
— То есть я должен… Не знаю, сказать Кэт. Расстаться с ней.
Звучит ужасно глупо.
— Ты серьезно? — спрашивает Донна. — Конец света наступил, а тебя совесть мучает?
— Ну, не то чтобы мы с ней были парой, она, может, и сама уже со мной порвала, не знаю. Просто она…
— Не надо о ней, пожалуйста, — грустно просит Донна.
В душе у нее явно идет тяжелая работа.
— Ну да, — наконец кивает Донна. — Ты прав. То есть в моем понимании неправ, но в твоем… Да. Это же ты. И ты такой… Я тебя люблю, так что… Хорошо.
— И я люблю тебя, — не очень оригинально отвечаю я.
Мы опять целуемся — не страстно, как перед сексом, а скорее нежно, как перед расставанием.
Остаток дежурства проводим вместе. Донна жмется ко мне, и я впервые чувствую себя счастливым.
В тишине вокруг нас сгущается темнота.
Глава 34
Спокойно. Спокойно.
Обалдеть!
В общем…
Я влюблена. То есть я и так была влюблена, но сама по себе. А теперь не сама, а вместе с ним. А он — со мной. Мы оба влюблены.
Я вдруг воспылала любовью ко всем на свете, даже к грудастой фифе.
Мне ее аж жалко. Звучит, конечно, чересчур благородно, но так и есть. В смысле, я не желаю ей ничего плохого. И, затевая разговор с Джеффом, я не хотела ее обидеть.