А те пациенты, что в пьяном угаре становились буйными и норовили то придушить, то зарядить кулаком в глаз или по почкам?
Всего не перечесть, но ужасов хватает.
И вот теперь убийство.
Кошмар.
А ведь на этот вызов изначально отправляли нас. И вполне реально, что вместо Петровой в морге сейчас могла лежать я, а Сашка вместо Хлебниковой боролся бы за жизнь на операционном столе.
Новый вызов выдергивает из тяжелых мыслей, заставляет мобилизоваться. Ребенок-грудничок с температурой под сорок и намечающимися судорогами. Молодая мамочка в истерике и бледный, смахивающий на призрака, отец и муж.
В работу ухожу с головой.
Детки для меня – святое, чудо из чудес, сокровище, которого меня когда-то жестоко, не спрашивая, лишили, но любви к ним отнять не смогли. Делаю инъекцию жаропонижающего одному, капаю микстуру другой, попутно оформляю госпитализацию и даю инструкцию мужчине, что брать с собой, а что привезти для семьи позже.
Молодец, слушает, кивает. Становится больше похожим на человека. Сашка в это время связывается с диспетчером и уточняет больницу, куда примут наших пациентов.
Не успеваем вернуться на станцию, еще вызов. Но там ерунда. Бабульке не спится, но жалуется, как положено, на сердце, высокое давление и мизерные пенсии. Не наша пациентка, сюда бы и фельдшера хватило, но, кажется, сегодня какое-то пиковое обострение. Все бригады в аврале.
Домой вновь плетусь, еле переставляя ноги. Даже усмехаюсь повторению прошлого раза. Потому что Андрей вновь докидывает до перекрестка между Жукова и Цветочной.
– Может, до дома? – предлагает мужчина.
Мотаю головой.
– Нет, пройдусь. Хочу подышать.
– Без проблем. Тогда увидимся, – не настаивает.
Взмах рукой, кивок и транспорт отчаливает в обратную сторону.
Радует, что сегодня получилось вырваться до полуночи. Всего-то десятый час вечера. Даже стемнело не до конца.
Лифт работает. Гудит и подтренькивает, но задачу выполняет: поднимает до седьмого этажа без проблем. Выхожу и сразу отыскиваю глазами дверь Сомова. Этот жест словно вбит на подкорке. И я вначале делаю, потом только осознаю.
Почему-то кажется, что вот-вот щелкнет личина, и из соседской квартиры выпорхнет очередная красотка на убойных шпильках, сияя улыбкой. А следом вынырнет широкая перевитая венами мужская ладонь и хлопнет девицу по упругому заду. Придаст той ускорения и вызовет искусственный смех.
– Бред, – шепчу под нос, встряхивая волосами.
Нет, в том, что Олег – мужчина яркий, харизматичный и жутко привлекательный, я не сомневаюсь. Он шикарен. В том, что ему не нужно прилагать усилий, чтобы найти себе девочку на ночь или несколько, тем более. Те сами липнут к таким, как он, пачками, только выбирай. И Сомов выбирает. Каждый раз новую, по крайней мере, дважды мне одни и те же не попадались.
Бредом я считаю собственное поведение. Будто мне есть до этого дело, что совершенно алогично.
В этот раз дверь Сомова оказывается закрытой.
Наверное, еще рано, не управились. Хмыкаю на очередную идиотскую мысль, посетившую уставшую голову, и иду к себе.
Впереди выходные. Красота.
Отосплюсь. Может, куда-нибудь выберусь. Надо использовать последние теплые денечки, пока есть возможность. Как зарядят дожди, совсем безвылазно засяду в четырех стенах.
Шум за спиной и какой-то тихий стон заставляют остановиться и замереть.
Прислушиваюсь.
Может, показалось? Или ребенок у кого-то капризничает?
Нет. Звук, будто кто-то хнычет, опять повторяется. Чуть громче и протяжнее.
Оборачиваюсь, пытаясь определить направление, и лишь тогда замечаю, что дверь в квартиру Эли приоткрыта. И, без сомнения, все, что я слышу, раздается оттуда.
Не знаю, чем руководствуюсь, но, как загипнотизированная, иду не к себе, а к соседке. Толкаю металлическую дверь, которая совершенно беззвучно распахивается шире, легко ступаю на кафельную плитку белоснежного пола, прохожу по длинному широкому коридору вглубь.
Кажется, работает телевизор, ведь я слышу какие-то мужские голоса. Новый громкий протяжный стон раздается одновременно с тем, как я достигаю проема гостиной.