Но тут же она ответила, совсем не так, как я ожидал.
— Вы лучше говорите, как привыкли. Что же, думаете, я, кандидат филологии, с диссертацией по послевоенной русской лексике, не понимаю, как вы сейчас язык коверкаете? Не нужно.
Тут я натуральным образом обалдел. Уж чего-чего, а такого от «затруханной», той же лексикой выражаясь, женщины, пусть и с автоматом, не ожидал услышать.
Но нашелся.
— Интересно, мадам кандидат, кто же это вам позволил такую тему? Не то чтобы защищать, а вообще прикоснуться? При «батьке усатом» — посадили бы. При Хрущеве — ну, не знаю, в первые два-три года, может, и проскочило б. А потом… Да и, простите, год у вас нынче какой? И лексика моя вас теперь устраивает?
— Вы — из наших? — странным шепотом спросила женщина и вдруг кинулась развязывать стягивающие запястья ремни. Получалось плохо, парни постарались, затянули на совесть.
Я указал глазами на штык-нож у нее на поясе. Нет, в самом деле, люди обвешались оружием, а для чего оно — просто не понимают. И снова, какой непрофессионализм, сказал человек пару слов на подходящем языке, и на тебе — руки развязывают. А вдруг бы я — тот самый враг, от которого они столь неграмотно обороняются? Но, похоже, сам того не подозревая, сказал нечто, позволяющее идентифицировать меня благоприятным образом.
— Из каких — из наших? А! — сделал вид, что догадался. — Из интеллигентов-диссидентов-шестидесятников? Так у вас здесь что, очередная гражданская война, что ли? И про год вы мне так и не ответили…
— Успеется, — в голосе женщины опять проскользнул холодок. Опять, наверное, я допустил какую-то оплошность, и она успела пожалеть о своем порыве. Так откуда мне знать, на самом-то деле, где я и что здесь творится? Допустим, эпоха насильственного свержения Советской власти, а здесь — лагерь ее последних защитников. Тогда я подставился.
Но дело было сделано, и филологичка велела мне идти дальше, а сама приотстала, держа ствол автомата на уровне моих лопаток.
Разминая затекшие руки, я продолжил спуск в неизвестность.
Не очень улучшилось мое положение. Что-то тут опять очень альтернативное, а я — дурак дураком и с совершенно пустыми карманами. Пачка сигарет и зажигалка «Зиппо». Все. Ножа, и того нет. Документов никаких, денег тоже.
«А деньги при чем? — подумал я. — Да хотя бы как вещественное доказательство своей непричастности к их забавам. Посторонний я!»
За тяжелой броневой дверью, действительно броневой, да еще и с массивным штурвалом кремальеры, оказался просторный тамбур с многочисленными трубами под потолком и по стенам. Пахло ржавчиной и кошками. Справа и слева двери, тоже металлические.
Женщина приказала открыть левую.
В неярком свете забранных сетками ламп передо мной открылась длинная сводчатая анфилада. Очень длинная. Прямо даже и конца ее не видно. Не хуже, чем в Замке. А вдоль стен — открытые шкафы и застекленные витрины с разными музейными ценностями, причем по преимуществу — оружием. Огнестрельным и холодным. И то же самое оружие, только покрупнее, стояло на огороженных легкими перильцами площадках и подиумах. Пушки, например, трехдюймовки 1902 года, пулеметы «Максима» и других систем на конных лафетах и треногах и еще разное в этом роде.
Весьма напоминает залы и запасники Артиллерийского музея в Ленинграде.
Глубокая ниша во втором от входа зале была обставлена, как кабинет хранителя этого богатства. Старый письменный стол, старый диван с круглыми валиками и зеркалом вдоль верхнего края спинки. Каталожные ящики до потолка, всякая рухлядь по углам, может быть, имеющая историческое значение, но никак не товарную ценность.
Бывал я в подобных местах, неоднократно. Помещения музейных фондов и кабинеты сотрудников везде выглядят почти одинаково. Что в Эрмитаже, что в каком-нибудь областном краеведческом. Органически эти люди не могут выбрасывать старые вещи, мебель в том числе, если она непрерывно и автоматически превращается в антиквариат.
За столом пил чай с черными сухарями старик с узким морщинистым лицом, глубоко посаженными глазами и орлиным носом. Было ему лет восемьдесят, но выглядел он крепким, жилистым и очень напоминал капитана Кусто.
К этому мы тоже успели привыкнуть. Все «видения и посещения», которые устраивали потусторонние силы, обязательно базировались на образах, ассоциациях и аллюзиях, извлеченных из нашей собственной памяти. А больше откуда взять? Увидели мы один раз с Сашкой не для нас приготовленные декорации, так это было то еще зрелище!