========== Часть 1 ==========
В большой детской был чуть притушен свет.
Мать бережно поглаживала сына по голове, пыталась успокоить, утешить – но мальчика не отпускали ночные кошмары. И может, ей и стоило бы уйти, оставив его с ними наедине, чтобы он смог победить их, но как любая мать, она была не готова к этому. Не сегодня.
- Я могу рассказать тебе сказку, - сказала она. – И ты скорее уснёшь. Хочешь?
Мальчик закивал.
- О милостивом короле?
- Да.
И рассказ начался. Почти такой же, как на другом конце города, в другом доме, для другого мальчика – того, что был старше всего на год.
- С чего начинается хорошая история? – одновременно прозвучал вопрос.
- С крепкой дружбы, маленького чуда и смешной шутки, - отозвался первый мальчик, приглаживая свои длинные светлые волосы.
- С глупого шута, падения силы и счастливых рабов, - отвечал другой.
И оба, что удивительно, были по-своему правы. Надо объединить обе истории, чтобы стало ясно – почему. И пожалуй, с этого мы и начнём.
Пятьсот лет назад жил на свете принц. Молодой наследник престола, который умел… слушать. Просто слушать.
С раннего детства он слушал сказки королевы, слушал интересные истории придворных, слуг, слушал своё сердце и разум, слушал шутки своего лучшего друга… На нём, пожалуй, стоит остановиться.
Обычно лучшими друзьями королей становятся приближённые. Всякие титулованные особы, с которыми приятно пить чай часами и которые могут посоветовать, как обложить крестьян налогами, но наш будущий король был не из тех людей, которым интересны чаи и деньги. Он был влюблён в мысль об одной только жизни – их жизни, что была так удивительна и прекрасна.
Но не у всех – и, что странно, несчастливы обычно были лишь избранные. Будто бы несчастье – что-то такое, чего нужно заслужить. Ты не можешь быть несчастлив просто так, ты должен родиться несчастливым.
А что оно есть, это счастье? Счастье – это метка на левом плече. Это стрелочка, ведущая тебя к своей судьбе, или указывающая имя этой самой Судьбы – твоего Соулмейта. Или часы, отсчитывающие время до какой-то важной для вас обоих минуты.
Вот и этот друг был несчастлив с рождения – у него не было метки. Нигде – ни на плече, ни на груди, ни на ногах. Потому мальчика, которого нарекли Фетрони – ведь у слуги не может быть фамилии, - поднесли во дворец в качестве живого подарка, когда кормить его семье стало невмоготу. Его продали королевской семье в том возрасте, когда неграмотный человек себя ещё и не помнит – маленький шут очаровал короля и его родного сына.
Потому Фетрони, наверное, в жизни и повезло: совсем скоро он сошёлся с принцем. Они вместе росли, вместе учились, но шута почти не заботила скучная учёба. Эдифайеры – так называли учителей, вскоре бросили такое неблагодарное дело: пытаться учить дурака, который дразнил их «леди файер*». А дурак, выучившись читать, полюбил библиотеку, где заправляли те, для кого тоже нашлось семейное дело. Лайсы были летописцами, писарями, прочими учёными людьми – чего они только не знали, о чём только не могли рассказать.
Шут полюбил долгие вечера в худой избе старой-старой бабки-ведуньи, полюбил всё живое и в особенности считал прекрасным тело. Любое тело: своё ли, чужое, человека, животного, рыбы, птицы – для него не было разницы. Полюбил он, как брата, и принца, с которым его свела тяжёлая судьба.
То было время огромных перемен. Король, что приютил мальчишку, приглашал всё новых и новых учёных людей, которые могли бы озарить светом это тёмное государство. С Востока прибыло две большие-большие семьи: Саду и Чоу. С ними же прибыл и раб – парень, не похожий ни на кого, будто загорелый, со странным именем – Магпай.
Из его уст звучали слова на великом множестве языков. Он быстро переводил каждому то, что было сказано сразу всеми, он был смышлёным и шустрым, он, как оказалось, даже был меченым – однажды Магпай так торопился доложить королю нечто важное от учёных, Саду, что споткнулся о ступеньку и упал, вытянувшись во весь рост. И тогда только все и увидели на его пятке странно выделяющееся потемневшее и будто налившееся кровью пятно.
Именно так и стало известно, что метки порой становятся ярче в тот момент, когда человек близок к своему Соулмейту. Именно так и начался род Магпай – с того дня, как бывший раб, ставший полноправным членом общества, женился на обычной кухарке.
Сыпались научные открытия от Саду. Сыпались кулинарные изыски от Чоу – предприимчивые иностранцы, которым полюбилась страна, даже предложили создать лавки и для бедняков, чтобы и там можно было продавать пищу. Одного королевского дворца им казалось мало.
А Фетрони доказывал день за днём, что для него жизнь – не пустая забава и не глупая страсть. Этим Фетрони и положил начало крепкой дружбы: кто знает, как долго погибал бы от шальной стрелы любимый щенок принца Рика, если б ловкий шут не промыл и не сшил бы рану колдовскими – а на деле, просто суровыми, - нитками. Тем он и доказал: для него жизнь – то, что важнее всего остального, важнее даже отсутствия метки и золотых монет в его колпаке, которыми он, по своей наивности, долго ещё пытался делиться с принцем.
И с другими своими друзьями – большой, дружной семьёй, что тоже жила в стенах замка.
- Ты тоже бракованный? – спросил однажды Фетрони, который едва выучил это слово, у старика, что смывал клоунский грим в маленькой комнатушке. Старик лишь усмехнулся и повернулся к нему, светя широкой улыбкой:
- Я, брат, не совсем такой. Я, брат, любимую держу у сердца, - и он оттянул ворот своей драной рубашки. Метка и правда была – у самой-самой души, как любил говорить шут. И в их роду нельзя было разобраться, нельзя было понять, как столько звёздочек собрались в одной общей крови. Каждым третьим, что являлся творцом, при дворе был Шрайк. Каждым вторым «почти-бракованным» - тоже Шрайк.
Каждым первым счастливым – именно он. Именно Шрайк. Никто и никогда не мог отрицать того, что без забавных сказов и красивых мелодий, без пленительных голосов певцов и чарующих своей красотой скульптур, картин, - что без них жизнь в замке, как и в целом городе, была бы полна.
Время шло. Мальчики превратились в парней, шут всё также ловко копировал чужие повадки, смеша и своего принца, и его невесту – ту, что избрал для него отец, подобрав девушку по метке.
Ту, чьё имя было выбито на руке будущего правителя. Но точно не ту, которую он любил всей душой.
А та самая, которая засела в настоящей метке принца, в его сердце, была брошена много лет назад своим же отцом. Её мать умерла родами, а отец, высокопоставленный, знатный военный, бросил девочку на произвол судьбы – буквально отшвырнул её от себя, едва увидел, что на ручке у младенца нет ничего. Девочка, Лерия, родилась немеченой – и потому она осталась жить и учиться при дворе.
Никто не знал о том, что на её руке нет метки. О том позаботились Шрайки, что растили малышку. Скоро она научилась работать, привыкла к платьям с длинными рукавами, а когда их запретили носить – стала брать у своих названных родителей особую краску, которой научилась выводить чьё-то придуманное имя. Оно не пульсировало, не умело чесаться или дрожать своими линиями, выражая чувства владельца, но Лерии этого и не нужно было. Лишь бы над ней не издевались. Лишь бы не опозорить своего отца.
Не любили её только в семействе кузнецов, к которым девушку часто отправляли по разным поручениям. Её допрашивали на предмет странного поведения будущего короля, который перед самой свадьбой метался и бросал на неё странные взгляды – а она лишь отводила глаза.
На неё косо смотрели, когда она однажды попала под дождь, пока бежала в их дом – лишь позже девушка поняла, что на её плече наверняка растаяла надпись краской, и наверняка эта краска была видна сквозь мокрую ткань.
В семействе Найтсмитов никогда не было спокойно – и их пристрастие к железу не ограничивалось оградами и столами. Быть может, оттого их так не любили военные, где в высших чинах преобладали мужчины семейства Барнс, что рисковали собой, пока кузнецы лишь занимались продвижением особой идеологии, что принадлежала ордену, на который они работали.