Найтсмиты ковали оружие для ордена Охотников – тех людей, что следили за свободными немечеными. Главной задачей ордена было вечное напоминание немеченым о том, кем они на самом деле являются. Они обязаны были забирать детей у матерей, обязаны были отдавать немеченых в рабство – но скоро им это наскучило. Проводились жестокие игры, бега, охота – беглых рабов убивали, новых охотников всё чаще учили не беседовать с людьми, а стрелять из лука и сражаться мечом. И Найтсмиты, Господь тому свидетель, всецело поддерживали этот орден. Мальчики бредили мечтой о вступлении туда, и порой король даже позволял им отправиться навстречу своей мечте.
Придворные немеченые были в безопасности, но Лерии от того легче не становилось – она лишь знала, что ей больше не стоит так часто появляться в доме этой семьи.
В пятнадцать лет Рик стал королём. Стал и женатым человеком. В девятнадцать он должен был стать отцом. И может, стал бы, не покарай его небеса за истинные чувства.
Это был первый раз, когда Фетрони, который почти что умел оживлять мёртвых, не смог помочь. Он просто не сумел ухватить тонкую нить жизни королевы своими грубыми пальцами, и удержать её. Не сумел удержать и вторую жизнь – крошечную, едва начатую. В одну ночь король потерял и свою жену, и свою дочь.
И тогда он уже второй раз написал письмо тем людям, которым никогда и ни за что бы не пожелал писать – семейству Коффенов. Долговязым людям с серой кожей, с глубокими, как могилы, глазами – и это говорило само за себя. Их мрачные мужчины взялись за изготовление гроба – большого и маленького. Их хмурые женщины взялись за пудры и духи, которые создавали для каждой покойницы – свои. Королева должна уходить прекрасной – такой же, какой вошла в свою последнюю, в свою королевскую жизнь.
Быть может, они привлекут Фласков, что познают самую странную науку – химию. Быть может, позовут и Брэйнов – тех, что творили искры из ничего, тех, что бредили странной мыслью о непонятном слове «электричество», тех, что считали, что молнии – то, что может питать их сложные машины.
«Впрочем, Саду вряд ли их отпустят», - думал молодой король, судорожно сжимая в руках чернильную ручку и ставя много-много клякс на дорогой бумаге.
Снова и снова. Множество писем. Словно ему мало было смерти своих родителей.
Снова письма семье Тэйлор, что готовы были пошить для усопшей королевы лучшее платье – быть может, они продали души дьяволу, но все закрывали глаза на немеченых их рода, которые одевали и крестьян, которые умели с одной старой нитки сшить чудесное бальное платье для служанки, что обошлось бы ей в одну монету.
Письма страже – сыновьям Грегсонов, Барнсов – их военной мощи, которая за историю страны ни разу не были подняты и ни разу не шли в настоящий бой, потому что для мира, где почти каждый человек предназначен другому, убийства или война – худшее, что может быть. Им нужно устроить шествие с гробом.
Письма Реднекам, что заведовали казной – ведь нужно оплачивать каждый труд - и те оградки, что сделают Найтсмиты…
Письма Орбисам, что творили чудеса на королевских грядках, письма Чоу, что творили чудеса уже на королевской кухне.
Письма Скиннерам – так звали каждого королевского извозчика, да и каждого извозчика вообще. И кого волновало, что это была фамилия целой семьи?
Никого, как сейчас не волновало и короля Рика. Провезти по улицам тело юной, сразившейся со смертью королевы – это его долг. Каждый человек, каждый последний немеченый должен увидеть её в последний раз – её и её дитя, которое до самого погребения останется с ней. Его собственная частичка теперь тоже мертва – и король даже бросил взгляд на стопку писем, кусая губы. Не переписать ли ему письмо Коффенам? Не попросить ли сделать один просторный высокий гроб, чтобы малышке было не так одиноко, чтоб она была с матерью?
Наверное, внутренняя боль уничтожила бы в мечущемся Рике все чувства, если бы на одно его плечо не опустилась бы рука Фетрони, а на другое – Лерии. Только тогда он сумел переступить через всё, вцепиться в эти тонкие запястья, потянуться к жизни, сокрытой в этих людях.
Тогда, наверное, и случился рассвет в этом крошечном мире. В тот день, когда шут, на чьём теле не было метки, на коленях попросил благословления своего короля для него и его будущей жены, что уже была беременна. В тот день, когда Лерия, застенчиво и испуганно опуская глаза, попросила у короля защиты и помощи, - а он, благословив шута и отпустив его к невесте, молча взял девушку за руку и сказал ей то, о чём долго думал. Мучительно долго, до боли, до страха – в любой день, любой час он мог её потерять. И он теперь это понимал.
И что бы там ни говорила его метка, он точно знал, с кем будет теперь счастлив. Несмотря на то, что чувства к усопшей королеве… будто когда-то были.
- Пройдёт срок траура, и ты узнаешь, что такое счастье, - сказал он, поливая остатками чернил собственную метку – девушка стыдливо отвернулась, боясь смотреть на чужое имя, написанное на теле Рика. Но теперь-то он знал, что это глупое пятно в форме понятных символов – просто пятно, которое может и ошибаться.
Шли годы. Фетрони стал счастливым отцом – у них родилось трое детей. И лишь один мальчик оказался немеченым – вот тогда-то и рухнул первый каменный титан, что держал огромный валун-миф. Рик, что ещё носил чёрные одежды, гордо показывал младенцев с балкона, а по толпе лишь проходил стон облегчения, когда и бывший шут, и его жена гордо демонстрировали пустые плечи.
И вот тогда, после рождения своих детей, они по королевской милости начали собственное дело. Жена Фетрони оказалась немеченой дочерью одного из крестьян, которую в детстве привезли в замок. Они работали вместе, не покладая рук: бывший шут лечил людей, поднимая их буквально из могилы, а Нелли собирала первые приборы, что могли им помочь в этом деле. Скоро имя первого мужчины в этом роду решили сделать фамилией, которая теперь должна была принадлежать каждому её потомку – отсюда и взял своё начало род Фетрони.
Вышло время траура. И тогда король с гордостью явил миру свою невесту, что стыдливо прикрывала собственный живот и опускала глаза в пол, когда шла к алтарю под открытым небом. Быть может, природа сама решила изменить ход истории, но едва искрящиеся счастьем глаза влюблённых встретились, едва король и будущая королева слились в поцелуе, полились первые капли дождя – и немедленно смыли краску с плеча невесты.
И вновь по морю простолюдинов прошла волна вздохов. Брак был законным. И молния, как грозили легенды, не пронзила нарушивших закон любовников. Немедленно вспомнилось, как немеченые в сёлах жили целыми семьями, как они оставались рядом друг с другом на всю жизнь – и люди, затаив дыхание, молились о том, чтобы этот брак стал подтверждением тому, что мир не кончится и не остановится на мысли о рабстве.
С того времени и начались изменения. Дети Рика родились мечеными.
Тогда-то, силой невозможной любви, и сдвинулся этот мир.
Мудрый король вводил свои идеи, свои законы постепенно. Сначала немеченые получили право ходить в одни и те же больницы с обычными людьми: он привёл доказательства того, что их тела ничем не отличались от тел меченых – разумеется, об этом позаботился Фетрони.
Аристократы оказались даже довольны – теперь их слуг не нужно было лечить на собственные деньги.
Ещё через пару лет были введены удостоверения личности, была проведена перепись – аристократы вновь оказались довольны. Так было лишь легче следить за своими рабами.
И вот так, постепенно, мир пришёл к тому моменту, когда король Рик Милосердный, в чьих тёмных волосах уже играла седина, поднялся на высокий пьедестал, поднял вверх руки Фетрони и своей собственной жены, и громко объявил: