Несмотря на то, что до дома нужно было дойти совсем немного, он всё же примчался, и оттого ей неожиданно стало тепло. Противное ощущение чужих рук на своей груди почти забылось, мысль о Лайонеле ускользнула, и Карла, от души поблагодарив Грега, выскочила из автобуса, чтобы попасть в знакомые с детства объятия.
- Привет, - услышала она над ухом, когда уткнулась лицом в грудь брата. – Что с тобой случилось?
- Я… - она вдруг запоздало ощутила, как внутри у неё лопается пружина, как всё тело на секунду замирает в напряжении, а потом расслабляется, и как в каждую клетку проникает этот «взрыв», медленно затихая умиротворением и осознанием того, что всё кончилось. Может, кто-то другой бы расплакался на её месте, но Карла лишь упрямо сжала губы, а потом заставила себя улыбнуться. Открыто и весело – так, как делала это всегда.
И немедленно почувствовала, как ей самой от этой улыбки становится легче – тогда она на секунду поняла, почему Мерф верил, когда в детстве она уверенно говорила, что будет светить вместо солнца. Она и правда умела делать это, и главным её светом была улыбка – значит, теперь её душа привыкла к тому, что если улыбнуться – жить станет легче.
Наверное, это было лучшей мыслью Карлы за всю жизнь, потому что теперь она знала, что вооружена в ней хоть чем-то.
- Ну, не надо, не говори, если не хочешь, - сказал Мерф, неуверенно поглаживая её по голове.
Младшая Найтсмит поняла, что вот уже две минуты стоит, прижавшись к брату, и не отпуская его. Она буквально заставила себя отстраниться, и когда Мерф потянулся, чтобы поправить её кофту, его глаза расширились – потому что после одного неловкого движения части расползшейся вещи просто остались у него в руках.
- Хотя, похоже, тебе придётся это сделать, - сказал он, переводя взгляд с испорченной кофты на лицо сестры.
Совсем скоро они оказались дома. Карла рассказала по дороге, что с ней произошло. Мерф, который изначально собирался лишь поддержать сестру рассказом о том, как его выдернули с тренировки для того, что встретить прибывшую родню, молча глотал слова. Он слушал, буквально кипя, как чайник – и очень часто затыкал себя буквально физически, кусая губы или отчаянно хмурясь. Ему хотелось разорвать тех, кто посмел приблизиться к Карле, просто на тряпки, на какой-нибудь флаг, чтобы больше эти трое никогда не смогли бы встать на ноги.
Но слова о внезапном спасителе его немного успокоили. Мерф с благосклонной улыбкой смотрел на то, как Карла изображала этого парня, прохожего, и он всей душой был ему благодарен. Разве что когда сестра упомянула о том, что её спаситель отправился в сторону здания ордена немеченых, он чуть нахмурился:
- И он не сказал, что состоит в нём?
- Просто сказал, что работает там. Но бумаг было много, - уточнила Карла. – Может быть, там работает кто-то из его родителей, а его просто попросили отнести листы и рассортировать. Тебя же отец тоже гоняет по делам, - предположила она. Мерф мягко улыбнулся, успокаиваясь – парень, возможно, был и с меткой. Не стоило думать о нём сразу плохо – несмотря на то, что ему в голову пришла даже мысль о том, что нападение было лишь подстроено с целью знакомства. Он знал о нескольких случаях, когда отчаявшиеся немеченые шли на страшные поступки, лишь бы найти себе пару – и был рад, что с Карлой такого не случилось.
- Он даже не смотрел на мою метку, - сказала она, когда они подходили к воротам дома. Мерф расслабился и успокоился окончательно.
- Вот и славно, - сказал он. – Но больше я тебя одну никуда отпускать не буду. Или заставлю звонить каждые десять минут, особенно вечером, - он шутливо обхватил её тонкие запястья своими пальцами, делая вид, что надевает на Карлу наручники. – Поняла?
- Поняла, - она засмеялась. Мерф молча радовался тому, что его сестра так легко пережила то, что могло бы повредить её психику и оставить отвратительный след в такой чистой душе. – А как там семья? – спросила она, цепляясь за его рукав.
Ответ Карла получила спустя полчаса. Они вошли в дом через чёрный вход, чтобы дать ей время вымыться и переодеться. Так что когда Найтсмит смыла с себя прикосновения чужих рук и надела любимую пижаму, ей оставалось только раствориться в радости от общения с близкими людьми, многих их которых она видела не так уж и часто. И Карла с великим удовольствием окунулась в море людей, которое бушевало в их гостиной и коридорах, а потом с радостью отправилась с двоюродными и троюродными сёстрами и кузенами в столовую – поглощать печенье и чай, которые казались особенно вкусными в этой компании и поздно вечером.
Так постепенно неприятный случай и вымывался из памяти шестнадцатилетней звонкой хохотушки, которая спустя пару часов вместе со своими родственниками-друзьями смотрела по телевизору то ли комедию, то ли страшилку, и продолжала поглощать всё самое вредное, что только нашла на кухне. Ей можно, маленькой ведьмочке – она никогда не полнела.
Так она провела половину ночи. Когда уставшие от долгого переезда и шумного вечера Найтсмиты расползлись по своим комнатам и кроватям, а голоса взрослых, разгоняющих их, где-то затихли, наступила настоящая ночь – та, которую можно было любить всей душой за её чуткую тишину.
Эта тишина пугалась малейших вздохов детей, дрожала от шагов мальчика, что шёл по коридору в уборную и обратно, заинтересованно обступала пожилую женщину, которой не спалось, и которая едва слышно стучала спицами для вязания. Тишина наблюдала, как вязаная вещь постепенно появляется в руках у чьей-то бабушки, завороженно следила за тем, как из единственной длинной прямой нитки на пол стекает готовый шарф или свитер.
Тишина царила в доме. Ходила по коридорам, перебегая из одного в другой, прячась от быстрых лап домашней кошки или собаки, трогала вещи и испуганно вздрагивала, когда они отзывались звуком. Она снилась каждому в этом доме, и в то же время понимала, что вряд ли её кто-то замечает… Но ей того было не надо. Тишина умела быть самодостаточной, такой её создали изначально – наверное, Карла могла бы ей позавидовать.
Спящая нынешняя принцесса рода Найтсмит вовсе не могла представить себя в одиночестве – даже во сне она не видела себя вне общества. Одного человека ей было мало, да даже двух, трёх – впрочем, возможно, она просто не знала о себе слишком многого?
Утром ей должны были сообщить радостную новость – её кузен собирается сделать предложение девушке, с которой у них совпали метки. И совсем скоро дом должна была наполнить радостная кутерьма – семейство начало бы собираться на классный уикенд, который Найтсмиты собирались провести на море, пригласив семью той самой девушки, что совсем скоро должна была помочь определить Эду их собственный путь.
Но это будет потом. А пока в большом особняке было тихо и спокойно. Совсем не так, как было в душе у того парня, что оставил троих грабителей лежать на асфальте и пожелал приятного вечера своей новой знакомой.
Перекладывая бумаги в ордене, Лайонел часто отвлекался, чтобы записать что-нибудь, что придёт ему в голову, в небольшой серый блокнот. Буквы были вытянутыми, линии – плавными и тонкими. Такими, словно мысли их создателя выглядели точно также.
Или они были похожи на его волосы? Может быть. Тёмный кабинет, который был освещён лишь одной лампой и светящими в большое окно фонарями, располагал к таким ассоциациям, и Лайонел продолжал свою тихую работу. Ему ничто не мешало, а эти перерывы словно были «вшиты» в такой момент специально, и они сами составляли часть необходимых действий. Одиночество не томило его, и порой парню хотелось просто прикрыть веки и послушать тишину, прекратив шуршать бумагами. В те моменты, он знал, возникнет чувство, словно отключилось лишнее чувство – и мир будет состоять из звенящей пустоты и такого полного, в лучшем смысле слова, одиночества. Того самого, что может питать силы.