— Но ведь мы же в разных “лагерях”… Наверное, мне не стоит его беспокоить по таким пустякам. Хотя я был бы очень рад обсудить музыку с приятным мне человеком… — совсем тихо добавил Дэймон, вспоминая наглую улыбку своего обычного собеседника и невольно фыркая.
Ёшики усмехнулся и пожал плечами.
— Знаешь, по-моему, он будет только рад. В конце концов, тот “раскол” — инициатива Санады, и Арисато она совсем не понравилась… — Ёшики нервно ухмыльнулся от воспоминаний о том, как Минато отчитывал их с Акихико за то, что они устроили тогда в столовой.
Дэймон выслушал его, а затем облегчённо выдохнул и благодарно улыбнулся.
— Что ж, я учту всё, что вы сказали, Кишинума-сан. Спасибо, — Дэймон кивнул, после чего покинул музыкальную комнату.
Ёшики проводил его взглядом. “А ведь он вовсе не плохой парень, — подумал он. — Разве что иногда чудаковато себя ведёт, но в целом хороший. Было бы здорово общаться с ним побольше. Хотя сомневаюсь, что он присоединится к нашей компании до тех пор, пока это не сделает его сестра. А она, кажется, ещё долго не отступится от Флая…”
Ёшики вздохнул. Разговор оставил у него приятные впечатления, так что у него даже появилось вдохновение на музыку. Именно поэтому Ёшики снова взял в руки гитару и уверенно коснулся пальцами струн.
Комментарий к Омаке. О музыке
Что объединяет этих двоих, помимо данного омаке? То, что они оба не упоминались в моём последнем фанфике-AU, хотя в той вселенной они выжили. М-да…
А ещё я только на днях поняла, НАСКОЛЬКО упомянутая тут песня подходит Дее: жанр, фэнтезийно-рыцарский концепт, да даже цветовая гамма названий (огненно-рыжий мечник с изумрудными глазами и одеждой в тон и все дела ( ͡° ͜ʖ ͡°)). Короче очень и очень втемно, да ^^
========== Омаке. О языке ==========
Гудение, издаваемое маленьким чайником, в сочетании с усиливающимся звуком бурления воды сейчас создавало самую приятную симфонию, которая, судя по всему, на данный момент находилась на кульминации. Марти не раз мысленно похвалил себя за то, что заранее добыл это чудо техники в кладовке и предусмотрительно принёс его в библиотеку, и дело было не только в любви к чаю. В тот же миг, когда со стороны чайника раздался щелчок, барабанщик резко прекратил писать, торопливо положил ручку на стол и, подняв голову от уже рябящих в глазах рядов иероглифов, с плохо скрытой надеждой спросил:
— Перерыв на чай?
Сидящая напротив Хитаги взглянула на него и, не сдержав ухмылки, кивнула.
— Имей в виду, не больше десяти минут, — добавила она, с явным садистским наслаждением наблюдая, как кривится Марти.
— I know, I know… — проворчал он, поднимаясь со стула и воздав себе очередную за этот день мысленную похвалу.
Хитаги мучила Марти японской письменностью с самого утра. Марти чувствовал себя изнурённым, ему казалось, что его мозг взорвётся, его бесило хоть какое-либо отсутствие прогресса, ему хотелось сдаться, но Супер Азартный игрок, похоже, поставила себе цель научить его изъясняться по-японски письменно так же свободно, как он самостоятельно научился устно. Именно поэтому она игнорировала все его увещевания и попытки убедить её, что японская письменность и Марти Флай — вещи несовместимые. Марти был упрям, но упрямство Хитаги ничуть не уступало его собственному, так что сегодня он решил поддаться её уговорам и попробовать. Пока выходило так себе.
Марти вернулся от чайника и передал Хитаги её чашку чаю, а сам со своей сел на прежнее место, не забыв смерить иероглифы перед собой ненавидящим взглядом. Хитаги при виде подобной реакции лишь усмехнулась.
Некоторое время они пили чай в молчании, просто наслаждаясь наступившей тишиной. Однако в какой-то момент рука Марти потянулась к ручке, и он автоматически начал вырисовывать на бумаге какие-то каракули. Хитаги несколько секунд следила за его действиями, а затем поинтересовалась:
— Ты рисуешь, Марти-сан?
Марти быстро взглянул на неё, а затем отложил ручку и с усмешкой покачал головой.
— Рисую? Скорее, просто руки занимаю, — ответил он. Чуть помолчав, он отпил чаю и расслабленно заявил: — I’m quite a poor artist, I’m afraid. Мой уровень застрял где-то в районе “три кружочка-треугольничек-четыре палочки — девочка”. Хотя у некоторых девочек кружочек всего один… — с ухмылкой заметил Марти, прикрыв глаза, а затем открыл один и, оглядев Хитаги, вынес вердикт: — Но не у тебя. Твоя двоечка очень даже тянет на эти самые кружочки, — на этих словах он хихикнул.
Хитаги с улыбкой покачала головой.
— Рада, что ты оценил мою двоечку, — начала она, а затем указала пальцем на ворох исписанных бумажек перед ним и насмешливо заметила: — А вот твои “двоечки” leave much to desire, как говорят у тебя на родине. Хотя наши с тобой двоечки по буквам идут немного с противоположных концов, верно? — с усмешкой закончила она, весело щурясь, наблюдая, как Марти отводит взгляд и мычит что-то нечленораздельное и не очень довольное. Затем Хитаги выпрямилась и, прикрыв глаза, уже без тени издёвки проговорила: — Впрочем, спасибо за своеобразный комплимент. Тут я брала пример с сестры.
Хитаги хихикнула. Марти растерянно взглянул на неё. “Брала пример с сестры? — озадаченно подумал он и сам же попытался найти этому объяснение: — Видимо, она имеет в виду, что у её сестры такая же фигура… Интересно, её сестра — меньшая любительница подколов, чем она сама?”
С подобными мыслями Марти поставил чашку с недопитым чаем на стол, и, подавшись вперёд, предложил:
— Ну, я, конечно, не художник, но, если тебе так хочется, могу попытаться продемонстрировать тебе свои способности.
Хитаги поднесла руку ко рту и хихикнула в кулак.
— Ох ты и хитрец, Марти-сан! — с лукавой улыбкой воскликнула она и, подаваясь вперёд, поинтересовалась: — Думаешь, я не понимаю, что ты сделаешь всё, лишь бы не делать японский? Прости, но попытка провалена! — с милой улыбкой заключила Хитаги. Затем она выпрямилась и, склонив голову набок, заметила: — Впрочем, было бы интересно взглянуть на нарисованный здесь и сейчас твой автопортрет. Думаю, тебе бы пошло быть брюнетом.
Хитаги всего лишь намекнула на цвет ручки, которой он всё это время писал, но Марти неожиданно помрачнел от её слов. Он вдруг выпрямился, и, глядя на неё тяжёлым взглядом, хмуро попросил:
— Не говори больше так.
Хитаги удивлённо моргнула. Видя, что Марти выжидающе смотрит на неё, она медленно кивнула. Тогда Марти опустил глаза в лист бумаги и вновь взял в руки чашку. “Интересно, почему его это так задело…” — подумала Хитаги. Не в первый раз во время общения с Марти она почувствовала себя виноватой, совершенно не понимая, в чём, собственно, заключается её вина, и от этого ощущала себя потерянной.
— Извини, Марти-сан… — пробормотала она, не зная, что ещё сказать, чтобы хоть немного избавиться от неприятного чувства, будто она совершает какую-то ошибку.
От звука её голоса Марти встрепенулся, вырванный из собственных мрачных мыслей, и, подняв голову, торопливо махнул рукой.
— А-а, не бери в голову! — рассеянно ответил он, видимо, не до конца отделавшись от своих размышлений. Однако спустя пару секунд складка между его бровей разгладилась, и он уже выглядел как обычно беспечно, когда спрашивал: — И вообще, Хитаги, я спрошу в очередной раз: почему ты никак не избавишься от этого “-сан” и не начнёшь называть меня так, как полагается друзьям? Сама же предложила дружить.
Хитаги на это выпрямилась и неожиданно серьёзно поджала губы.
— Марти-сан, — начала она, — вот ты выучил японский язык, а культуру так и не удосужился усвоить до конца. У тебя в голове, видимо, никак не укладывается, что в Японии нельзя говорить без гонорификов — всех этих “-сан”, “-кун”, “-тян” и прочих — если ты не хочешь прослыть грубияном. Возможно, тебе это прощается как обаятельному иностранцу с красивыми глазами, правильной речью и хорошим произношением, — на этих словах Марти не сдержал усмешки, а Хитаги продолжала: — Но для тех, кто является частью этой культуры, подобное пренебрежение — непозволительная роскошь, которую могут позволить себе совсем немногие…