========== «Вулкан» ==========
— Вулкан — это канал, по которому из глубин Земли изливается расплавленный камень.
От низкого, бархатистого голоса можно заснуть.
Снейп резко отворачивается от его ряда, и Гарри осторожно скашивает глаза. Малфой сидит прямо, равнодушно водя рукой по пергаменту. Его строчки — ровные, четкие, — ложатся на бумагу как тонкое кружево, одна за другой. Гарри хорошо видно в очках. У Малфоя волшебный профиль и длинные ресницы. Темные, так не сочетающиеся с белыми волосами. И это безумно красиво.
— Вулканы бывают действующие, уснувшие и вовсе потухшие.
Гарри облизывает пересохшие губы. Что профессор может знать о настоящих вулканах? Малфой ведет рукой по листу, и желание грохочет у Гарри внутри, так и норовя извергнуться наружу пылающей лавой. И тогда уже ни у Малфоя, и ни у одного человека в Хогвартсе не останется вопросов, в кого же влюблен их герой.
Но Малфой на него не смотрит. Не смотрит совсем. Только на своих слизеринцев. И Гарри ревнует к его каждому взгляду. К Забини, к Гойлу и особенно к Паркинсон. Хотя кажется, что никто из них больше не думает о любви. Погасшие после войны, словно опавшие осенние листья в опустевшем саду. Все их жизненные силы ушли на бесконечные суды и дознавания. И Малфой… он теперь точно такой же. Потухший вулкан. Старый выцветший снимок на странице в пожелтевшем альбоме. И казалось бы, так просто перевернуть страницу, держа двумя пальцами заломанный край. Закрыть и забыть. Убрать в шкаф, запереть, чтобы снова увидеть яркие краски.
Но Гарри не может. Эта выцветшая пастель навечно ослепила его, осыпала сердце серым вулканическим пеплом, и ни Гермиона, ни Рон не в состоянии ничего изменить.
— Гарри…
Карие глаза Гермионы глядят на него с укоризной. Подруга права, он уже слишком долгое время не сводит глаз с тонкого профиля. Но разве Гарри виновен, что самым большим волшебством в магическом мире для него оказался Малфой?
— Прости, я что-то не то…
Гарри смущенно трет шрам, а Гермиона кивает и делает выразительные глаза в сторону Рона, который, к счастью, решил задремать.
Гарри благодарен подруге. Если бы не она, он бы никогда не смог отвести глаз от Малфоя. Он давно потерялся в нем, как теряются путники в лабиринте. Как теряются города под вулканическим пеплом. И больше никогда, никогда…
— Малфой, подожди.
Он снова не смотрит. Даже теперь, когда они один на один.
Пепельные волосы, дымчатые глаза, бледные губы. Словно весь запорошен вулканическим пеплом. Вежливо ждет.
— Не уходи.
Гарри осторожно трогает его руку. Он и сам не знает зачем. Он уже ни на что не надеется. Но просто больше невозможно терпеть. Его равнодушие. Его пустоту. Уж лучше старая добрая ненависть, от которой грохочут вулканы.
Он молчит. Глаза смотрят в землю устало и отрешенно, и Гарри в этом молчании слышится: “Что тебе нужно, герой? Что ты еще забыл у меня отобрать?”
И Гарри пугается — по-детски, отчаянно, — тому, сколько в нем этого безразличия. Степь и выжженный пепел.
— Я… — он оступается, но все же пытается встать у него на пути. — Не уходи… пожалуйста, не уходи.
Малфой замирает и стоит молча — послушный, покорный, такой, от которого не хочется жить.
— Я не был с ней, Драко, послушай. Ну почему ты не веришь? — Гарри кажется, что он сейчас просто заплачет. Обреченными, злыми слезами человека, который, не успев получить, сразу все потерял. — Ты один для меня! Ты слышишь? Один!
Малфой равнодушно кивает, показывая, что он знает, он услышал, он может теперь пройти?
— Мы ничего не успели с тобой. Может, она подумала, что если она будет первой…
Длинные ресницы смыкаются еще плотнее, и Гарри чувствует чужую боль как свою.
— Но для меня… только ты… Ты не веришь?
Резкий поворот головы, и Гарри невольно шагает следом за ним. Не дать уйти, не отпустить.
Первые взгляды, касания рукавами, столкновения пальцев, обжигающие огнем, — все было как в сказке. А потом… нелепо, безумно — рыжие волосы, чуждые губы у самого рта и потерянный, оглушенный взгляд ненавидящих серых глаз.
И Гарри понимает, что теперь он точно бессилен что-либо ему объяснить. Сглатывая тяжелый комок, он чуть отступает, давая пройти. И Малфой идет, безучастно движется, мимо него, мимо его жизни и их бывшей любви.
— Эй ты, хорек!
Гарри резко оглядывается, с трудом подавляя инстинктивное желание прикрыть Малфоя собой.
Рон, сунув руки в карманы, смотрит на них сердито и зло, и Гарри чувствует настоящую боль: его лучший друг так ни о чем и не знает, а теперь ему уже будет не о чем знать.
— Хорек! Я тебе говорю!
Малфой разворачивается к нему. Не поднимая глаз даже на Рона. Застывает в показушно-вежливой позе. И неожиданно Рон смущается этого показного покорства, мнется с ноги на ногу и шумно вздыхает:
— Малфой, в общем, это… Я должен тебе сказать. Все правда. Джинни сама. Гарри тут ни при чем. Я все видел.
Впервые за долгое время Малфой вскидывает на кого-то глаза — стрелки длинных темных ресниц взмывают к самому небу. Он смотрит и смотрит на Рона, словно пытаясь впитать, вобрать в себя то, что услышал.
А Гарри стоит с колотящимся сердцем, забыв, как дышать.
— Гарри… ну в общем, он не знал и не видел… Она специально ждала, когда ты подойдешь. Чтобы поцеловать его у тебя на глазах.
Рону неловко, он еще глубже пихает руки в карманы и кивает на темное небо, на котором сбиваются тучи:
— Как вы думаете, будет дождь?
— Дождь? — это первое слово, которое Гарри слышит от Малфоя за последние две недели. И за это одно он готов расцеловать Рона в порозовевшие щеки.
В стальных глазах начинает разгораться привычное пламя, словно просыпается спящий вулкан, и Гарри счастлив этому просто до слез.
Рон угрюмо кивает и ежится, глядя, как наливается свинцом закатное небо:
— Когда не знают о чем говорить, всегда говорят о погоде.
Сейчас он похож на огромного взъерошенного воробья. Или, скорей, на удода с рыжим встрепанным хохолком. И Малфой неожиданно улыбается, впервые за все это время, и Гарри смотрит и смотрит на эту улыбку. Господи, благослови Рона Уизли.
— Ты ведь не врешь, да, Уизли? — голос у Драко такой севший и сиплый, словно он и в самом деле все эти две недели молчал.
Рон хмуро пожимает плечами:
— Мне незачем врать. Я по-прежнему тебя ненавижу. Просто не люблю, когда так… Даже она. А ты слишком наивный для слизеринца. Очень легко оказалось тебя развести, — приберегает он обидное под самый конец и, развернувшись, медленно бредет по направлению к замку.
А Гарри боится повернуться и просто взглянуть на Малфоя. Боится снова увидеть выжженный пепел и пыльную степь.
— Мне послышалось, или он сказал, что я слишком наивный? Поттер, ты понимаешь, что это война? В которой ты обязан быть на моей стороне!
Сильная рука сжимает, жадно стискивает его плечо, и Гарри улыбается, стараясь загнать обратно больше никому не нужные слезы, — он поверил, он тоже соскучился, он простил! — поднимает глаза, разглядывая низкое небо, острые башенки замка и пики вершин.
— Я всегда на твоей стороне, Малфой. Ты кретин.
Ласковая ладонь вызывает мурашки по шее, нежно зарывается в волосы, и забытый вулкан оживает.
— Я кретин, — послушно повторяет Малфой непривычную фразу и, видимо, чтобы добить, добавляет: — Поттер. Прости.
И снова проводит по шее теплой ладонью, и у Гарри плывет все в глазах. Как и обычно рядом с Малфоем.