Кейн был совершенно загипнотизирован преследующим его образом детской невинности, запечатленной в голубовато-зеленых глазах дочери губернатора. Именно портрет заставил Кейна простоять всю церемонию в церкви и не отрывать глаз от рыдающей жены. Он следовал за Сарой весь путь до кладбища в надежде, что ветер приподнимет вуаль. Но этого не случилось.
А теперь в его дверях стояла и дрожала сама Сара. Она смотрела на Кейна через черное кружево траурного барьера. На мгновение он опешил. Затем смутился, а потом вдруг понял причину ее визита. Эта мысль стукнула его молотком по голове, и он весь напрягся.
Сара проскользнула мимо прежде, чем Кейн пригласил ее войти. Даже в траурном наряде она казалась совершенно неуместной в этой комнате. Подчеркнутое великолепие ее одежды, царственная осанка только усиливали впечатление убогости окружающей обстановки. Это сильно задело Кейна.
– Войдите, – медленно проговорил он и захлопнул дверь. Сара не сразу взглянула на него, она стояла, сцепив руки в черных перчатках, и напоминала ему котенка на грани бегства.
– Меня зовут… – начала она.
– Я знаю, кто вы.
– Тогда я полагаю, вы знаете, почему я пришла сюда, – услышал он ее робкий голос.
Кейн шагнул было к ней, но девушка отступила и продолжала:
– Я знаю, что вы встречались с моим отцом незадолго до его смерти…
– Ну? – резко оборвал ее Кейн. – И что из этого?
– Он просил вас помочь ему в… кое-каких делах.
– И я ясно сказал ему, что меня это не интересует. Сара опустила сжатые в кулаки руки, что вместе с напряженными плечами говорило о возрастающем в ней гневе.
Кейн сел у окна на стул, взял с подоконника сигару и зажег ее прежде, чем снова взглянуть на девушку.
– Не интересует! – повторил он.
– Конечно же за определенную цену…
– Ни за какую цену. Я слишком люблю жизнь, мисс Сент-Джеймс.
– Но вы же были в Жапуре и вернулись невредимым.
– Но это как сказать, chere.[1]
– Однако ваша храбрость стала легендарной. Вы же герой, сэр.
Кейн рассмеялся с сигарой в зубах и прищурился. В свете яркой лампы вуаль не скрывала чудный блеск локонов его визитерши, и он снова увидел мысленным взором потрясший его портрет.
Вынув сигару изо рта и выпустив струйку дыма через нос, он проговорил:
– Вот, что я скажу, принцесса. Сними-ка эту шляпу, чтобы я мог увидеть, с кем я разговариваю, и может быть, я передумаю.
– Не болтайте глупости, я в трауре.
– Ну, а я не в трауре и не желаю разговаривать с чертовой тенью.
Сара чуть не задохнулась. Между ними разгорелась молчаливая битва: девушка упрямо отказывалась снять шляпку, а Кейн упорно продолжал глазеть на нее. Неожиданно взмахнув тафтовыми юбками, Сара бросилась к двери и остановилась. Резко повернувшись к нему, девушка сорвала шляпку и бросила ее на пол.
В то же мгновение она одарила Моргана едкой, как щелочь, улыбкой.
Итак, в громоздком траурном наряде Сара Сент-Джеймс воплощала собой горе и отчаяние. Это была не женщина, а ребенок. У нее было маленькое личико цвета теплой слоновой кости; огромные глаза были красноваты от пролитых слез, их великолепные цвет и форма подчеркивались светло-каштановыми бровями. Львиная грива золотых волос рассыпалась по плечам и спине. Лицо не отвечало принятым канонам викторианской красоты: скулы слишком сильно выражены, отчего лицо казалось тощим и угловатым. И рот был, вероятно, чуточку полным и красным, чтобы соответствовать представлениям большинства мужчин о женском совершенстве. Но для такого парня, как Кейн, этот рот говорил о страсти и вызывал мысли об убыстряющих пульс желаниях. И Морган мгновенно поверил в побежденного арабского шейха, пожелавшего отказаться от целого гарема, только чтобы завладеть ею. Он отбросил стул на пол и швырнул сигарету в окно.
– Ваш отец просил меня нарушить законы Бразилии. Но что еще важнее, он хотел, чтобы я пошел против самого Родольфо Кинга. Если кто-то может одолеть Кинга… По крайней мере, ненадолго.
– Но вы же работали на него…
– Всем известно, что подписать контракт с Кингом, все равно что продать себя дьяволу, мисс Сент-Джеймс, Никто не работает на Кинга просто так. Когда вы ему надоедаете или он разозлится, вы умрете весьма неприятной смертью. – Кейн прислонился к подоконнику, позволяя ночному воздуху охладить ему лоб и освободить голову от воспоминаний. – Я скрылся от него на какое-то время, удрав из Бразилии. – Кейн внимательно посмотрел на Сару. – Ваш отец знал, с каким человеком он будет иметь дело, и все же он рискнул всем, что имел, и большей частью того, что имели его друзья, ради игры, которая была обречена с самого начала. Я повторю вам, что сказал его превосходительству губернатору прямо в лицо: он оказался абсолютным дураком.
Сара молнией пролетела через комнату и залепила Кейну пощечину. Он схватил ее за запястье и завернул руку за спину так, что Сара буквально упала на него и ее груди прижались к потной глыбе его груди.
– Черт возьми, кем ты себя вообразила? – вспылил Кейн. – Давай-ка выясним, красавица. Ты можешь повелевать мужчинами на пяти континентах взмахами своих длинных, прекрасных ресниц, но со мной это так просто не получается.
– Варвар! – прошипела она сквозь зубы. – Убери от меня свои руки.
Морган оттолкнул ее.
Щеки Сары пылали, глаза горели зеленым огнем. Она подняла шляпку и пола и вновь водрузила ее себе на голову. А затем бурей метнулась к двери. В голосе ее звучала холодная решительность, которая не имела ничего общего с хрупкой испуганной девочкой, всего несколько минут назад начавшей этот шумный диалог с Кейном.
– Так или иначе, но я собираюсь добраться до Родольфо Кинга, с вашей ли помощью или без нее. И когда я это сделаю, он горько пожалеет о том, что родился. Прощайте, мистер Кинг, и благодарю вас за великодушное проявление сочувствия по случаю смерти моего отца.
И Сара ушла, оставив за собой волну ветра, благоухающего жасмином и ночью.
Морган долго смотрел на дверь и потирал щеку, когда наконец пришел Генри. Пигмей был одет в серый фланелевый костюм, и в складках его галстука поблескивала булавка с бриллиантом. Он покачал головой и нахмурился.
– Послушай, Морган, мне действительно следовало бы поучить тебя тонкому искусству обхождения с прелестными дамами.
Морган фыркнул, схватил со стола бутылку виски и откупорил ее.
– Да, да, мисс Сент-Джеймс покинула тебя в расстроенных чувствах и наверняка с раскрасневшимся лицом. Она ведь очень хорошенькая, как ты думаешь? Конечно же ты согласен. Признаться, я слышал истории о ее буйном характере еще когда жил в Лондоне, но ты-то ведь знаешь, что такое слухи. Однажды некий шейх привез из Африки верблюда, потому что она сказала, что хотела бы покататься на нем. Сара проехалась на дромадере по Гайд-парку на пари в бриджах конюха, если мне не изменяет память. Но, кажется, прогулка не произвела на нее большого впечатления. Она слезла с верблюда, вручила шейху поводья и сказала:
– Извините, ваше высочество, но я не могу выйти за вас замуж.
А когда он спросил – почему, ответила:
– Ваши уста неудобны… И к тому же дурно пахнут.
– Ах! Ну да, ведь это же несомненно избалованная сучка, какой бы красивой она ни была. Моя дорогая матушка говаривала: «Прекрасна та девушка, которая красиво поступает «, – он издал горловой смешок и добавил: – Она действительно пыталась внушить мне, что я так же привлекателен, как лесной дикарь.
Морган выпил виски и отер рукой рот, пытаясь не замечать полыхающую на лице пощечину и крысу, грызущую на полу кусок черствого хлеба. Он сделал еще несколько больших глотков и вновь заговорил:
– Кто-нибудь должен сбить с нее спесь.
– Это уже сделал, Кинг.
Морган мрачно взглянул на компаньона.
– Это ее проблему, друг мой. Понимаешь? Я скажу тебе то же, что сказал и Сент-Джеймсу и его дочери. Я не собираюсь возвращаться в эту адскую дыру ни за какую плату, даже в обмен на жизнь Кинга. Это значит шутить со смертью, Генри, а за последние месяцы я решил, что отношусь к тем парням, которым нравится жить.