— Я сегодня полечу, — тихо сказал мечтатель Заборов.
— Ну и дурак будешь! — гаркнул сосед–полковник.
Но мечтатель Заборов всё равно полетел. Он летел над ночной страной и мечтал: «Как было бы хорошо, если б все люди научились забирать друг у друга боль. А взамен делиться радостью…»
Мечтатель Заборов так размечтался, что не заметил, как навстречу ему летит истребитель–перехватчик.
В кабине истребителя сидел лётчик. Его кодовый номер был — «девятнадцатый».
— Вижу цель! — передал «девятнадцатый» на командный пункт.
— Уничтожить! — скомандовал командный пункт.
— Есть уничтожить! — принял команду «девятнадцатый».
И уничтожил мечтателя Заборова. Ракетой типа «воздух–воздух».
И мы были… и мы любили…
Под вечер позвонила мать. Она сказала, что дедушка умер. Я вернулся в комнату. По оконному стеклу барабанили капли.
— Дождь начался, — сказала Алла.
Впервые я увидел её на диване у своего знакомого. Она лежала, полузакрыв глаза, и читала стихи:
Ходят синие люди между красных людей…
Теперь Алла лежала на моём диване.
До меня дедушка прожил шестьдесят два года. Что я, в сущности, знал о нём?..
— Включи музыку, — сказала Алла. — Меня нервирует тишина.
Мы приезжали каждое лето. Дедушка разводил кроликов. Поливал огород… Что ещё?.. Телевизор смотрел…
Теперь умер.
В ту минуту, когда умирал дедушка, я целовал Аллу. ”Милый, — шептала она, — а скоро мы понесем заявление в ЗАГС?». Ей очень хотелось замуж. Вместо этого она попала под машину.
Вот так. Хочешь одно — получаешь другое.
За окном лил дождь.
С иконы печально смотрел Иисус Христос. Вечерело. Бесчисленные мошки летели на свет лампы.
— Он так ждал тебя, — вздыхала бабушка. — А ты не приехал.
Наутро я прошёлся по городу. Мало что изменилось. Рядом с роддомом, где я родился, построили больницу, где умер дедушка.
Пустили экскурсионный автобус.
Экскурсовод говорил:
— В нашем городе останавливался Николай Васильевич Гоголь. А теперь посмотрите направо…
Все смотрели направо.
Кладбищенский забор местами лежал на земле. На дешёвеньком надгробии была та же фотография, что и на кухне в рамке. Неужели здесь зарыт мой дедушка?..
По дорожке несли гроб. Женщину в чёрном поддерживали под руки.
— Кто умер в этом году — не умрёт в следующем, — подмигнул мне пьяненький мужчина, замыкающий похоронную процессию.
В автобусе на спинке сиденья было нацарапано: ”Так ли мы живём?..»
Слева от меня сидел экскурсовод.
— А зачем Гоголь здесь останавливался? — спросил я у него.
— Бричка у него сломалась, — ответил экскурсовод.
За автобусом тянулся шлейф пыли. Лаяла собака.
Стоял обшарпанный неизвестный солдат у вечного огня, который погас…
Мы въехали на центральную площадь.
Большой щит пестрел от красных цифр. С трех огромных портретов сам на себя важно смотрел Брежнев. Садилось солнце. Вспоминалась Алла.
— Мне пора, — сказала она, не трогаясь с места.
— Иди, раз пора, — пожал я плечами.
Она ушла, хлопнув дверью.
И где теперь Алла, моя первая любовь?.. Где экскурсовод, говоривший про Гоголя?.. И где Гоголь, говоривший: «Скучно на этом свете, господа»… Где неизвестный солдат?.. И известный ленинец — Лёня Брежнев?.. Где мои дедушка с бабушкой?.. И где Иисус Христос, сказавший: «Господи, спаси»?.. Где они все, интересно мне знать?..
И где я сам?.. Такой умный… красивый… неповторимый…
III
ЧЁРНЫЕ ДЫРЫ ПОГЛОЩАЮТ НАС
ЛЫСЫЙ КАРЛИК
1. Эстетический вкус домработницы Клавы
Утром мы все завтракаем. Потом пьём чай. С чаем мне всегда не везёт. Только я хочу сделать глоток из чашки, как кто–то, ну скажем — лейтенант Прищепа, говорит:
— У вас в чаю головастик плавает.
Смотрю. И точно — головастик.
Но это ещё куда ни шло. Можно вытащить и допить.
Бывает и похуже.
Например, на следующий день. Садимся снова чай пить. Я специально сам всем разливаю. И заварку. И кипяток. Чтоб избежать неприятных эксцессов.
Только сяду. Только чашку к губам поднесу. Опять кто–то, ну к примеру — моя любимая, говорит:
— У тебя в чае опарыш плавает.
Гляжу. Точно — опарыш.
Все пьют дальше, хоть бы что. А домработница Клава отодвигает свою чашку и заявляет: