— Дурдом какой-то, — вздохнула я и мы с Анечкой и короткими перебежками просочились на кухню. К нашему величайшему облегчению, она была совершенно пустой. Побитую посуду и перевернутую сковороду с курицей мы вообще не брали в расчет — по мне, так эту курицу уже можно было попытаться надеть нам на голову — мы бы и не почесались.
— Внимание, — раздался из комнаты бодрый Гошин голос, — я — участковый, направлен сюда для скорейшей очистки помещения.
Послышался нестройный гул, глухие удары и грохот ломающейся мебели. Некоторое время мы прислушивались к происходящему, а потом махнули рукой и тихонько присели рядышком на диван.
— Васю тоже выгонять? — заглянул к нам Гоша.
Мы синхронно кивнули.
— Понял, — ответил Гоша и скрылся.
Мы с Анечкой переглянулись и тяжело вздохнули.
— Ешьте персики, они в пакетах, — появился Гоша и снова исчез.
— В коридор за персиками не пойду, — категорически заверила меня Анечка.
— Лучше смерть, — горячо согласилась я с ней.
Мы еще раз тяжело вздохнули. Гомон в коридоре усиливался. На кухне снова появился Гоша, швырнул на стол свои пакеты и снова отбыл в коридор. Кто-то заорал:
— Не пойду! Я буду жаловаться! — и Анечка болезненно вздрогнула.
— Никита твой, между прочим, — заметила я.
Анечка уныло подперла голову рукой и пригорюнилась.
Тут хлопнула входная дверь и в квартире воцарилась тишина. Я с хрустом помотала головой.
— Ну вы даете, — раздался Гошин голос, а потом появился и сам Гоша. — Персики помойте.
Мы потерянно молчали.
— Что вам в голову пришло всех их звать сюда? — продолжал допытываться Гоша. Я пожала плечами, и тут мы с Анечкой оказались избавлены от необходимости давать какие-либо объяснения, потому что в открытое окно полилось стройное пение:
С тихим вскриком мы втроем подскочили к окну и по пояс высунулись в него. Час от часу не легче. Вся толпа, выпертая из квартиры, выстроилась перед моим домом в стройный полукруг и мощным хоровым пением давали прикурить всему кварталу. Завидев нас с Анечкой, они завершили музыкальную фразу и смолкли. Раздался тихий голос:
— Три-четыре… — и уже грохот, сделавший бы честь любому военному параду, — Марго, Анечка, простите нас!!! Простите, простите, простите! Ура!!!
Тут раздался звонок в дверь.
— Я открою, — просипел Гоша и отправился к двери.
— Простите!!! — орали кабальеро.
— Как, блин, на параде, — выдохнула изумленная Анечка, — ни разу в жизни такого не видела.
Я потерянно молчала. Тем временем из коридора послышалось:
— Хай, Маргоу! Ай лав ю вери мач.
И Гошин потерянный голос:
— Вы к кому?
— Хай, Анья! — продолжал дорогой заморский гость, — ай лав ю вери мач.
Анечка осела на пол, держась за подоконник и истерически захихикала.
— Не смешно, — я попыталась поднять ее, но Анечка отбивалась и икала.
— Мы — кре-ти-ны! Мы — кре-ти-ны! Мы — кре-ти-ны! — скандировала толпа под окном.
Я бросила умирающую от смеха Анечку и побежала в коридор. Там я застала побелевшего Гошу и Майкла Джексона со стеклянными глазами. Как только он увидел меня, его взгляд стал чуть более осмысленным.
— Хай, Маргоу, — начал он.
— Марго, — страшно прошептал Гоша, — кто это?
— Ты его не знаешь, — ответила я и резво захлопнула дверь прямо под носом у Майкла Джексона.
— Марго, — Гоша схватил меня за плечи и хорошенько тряхнул, — что вы тут устроили?
— Отпусти! — я оттолкнула Гошу, — заладил: «Что вы устроили, что вы устроили»… Это не мы.
— А кто? — набычился Гоша.
— Оно само.
У Гоши, судя по всему, было что сказать, но его слова прервал душераздирающий рев и жуткие вопли. Потом с кухни послышался слабеющий Анечкин голос:
— Господи…
Мы с Гошей рванули на кухню, отпихнули Анечку, повисли на подоконнике и я почувствовала, что у меня слабеют колени.
По двору моего дома с ревом носилась Годзилла!
Рядом со мной раздался глухой грохот. Я обернулась и увидела, что Гоша упал в обморок.
Тем временем ящер безумствовал. С диким криком, возвещающим возврат к первобытной природе, врезался он в полукруг мужчин всей нашей жизни и принялся гонять их по двору. Страшные крики перепуганных до смерти людей метались между домами, кто-то отлетел в сторону (сверху было не очень хорошо видно кто) и остался лежать бездыханным, а ящер выдрал из земли детские качели и швырнул их на машину. Взвыла сигнализация. Их ступора меня вывел Анечкин голос: