Воскресное утро, впереди экзамен по французскому. Казалось безумным, что за подобной невероятной ночью последует самый обычный день, наполненный такими будничными вещами, как французская грамматика.
Если в мире есть какой-то смысл, то после такой ночи должен родиться новый день, когда не нужно думать о школе и можно просто лежать на траве, смотреть в небо и воображать, каково было бы бегать вместе с Флорой, играть музыку, есть фрукты и гулять по улице всю жизнь, не опасаясь, что весь мир будет глазеть, осуждать или что похуже.
Отчасти он жалел, что вообще ее встретил. Жалел, что услышал ее пение. Жалел, что отведал яичницы у нее на кухне. Если бы всего этого не случилось, его жизнь представляла бы собой школу, музыку и бейсбол. Стипендия. Аттестат. Колледж. Все по плану, предсказуемо, респектабельно, безопасно. Возможно, даже брак с Хелен и вечная череда завтраков, обедов и ужинов. Рутина, питательный бульон для души, в котором нет места боли и страху. Жизнь в размере четыре четверти.
Но жалел он только отчасти, а по большому счету не обменял бы надежду ни на что. Он словно впервые в жизни прозрел и теперь не мог вернуться во тьму, как бы ни резал глаза свет.
За спиной послышался рокот мотора. Генри оглянулся и узнал «кадиллак» Итана, который ехал в сторону дома. Из центра. А может, из Гувервилля. Генри приветственно поднял руку, и Итан остановился. Его галстук торчал из кармана пиджака, а несколько пуговиц на рубашке были расстегнуты, однако, что самое странное, он выглядел счастливым и отдохнувшим.
— Видимо, ты тоже до дома не добрался, — усмехнулся Итан.
Генри скользнул на переднее сидение, и внезапно на него навалилась усталость.
— Ага.
— Ах ты шалопай. Но не волнуйся, я не скажу родителям.
— Что? Нет! — возразил Генри. — Ничего подобного. Ее бабушка умерла.
— Без дураков? — Итан скорчил скорбную мину. — Должно быть, ужасно прийти домой и увидеть такое. Что случилось?
— Похоже, старость. Она просто лежала на диване.
Друзья минуту помолчали. Потом Итан глубокомысленно сказал:
— Жизнь — временное явление, Генри. И чертовски непредсказуемое. Поэтому нужно хвататься за подвернувшиеся возможности, ловить удачу за хвост, стараться получить, что хочешь. Рисковать. Жить, любить... Все мы умрем, но если не будем жить так, как хотим, если не будем с теми, с кем хотим быть, то мы уже мертвы.
Генри повернулся посмотреть, не заменил ли кто-то его друга близнецом-самозванцем.
— С каких это пор ты исповедуешь такую философию?
Итан повернул на свою улицу, надул щеки и с силой выдохнул, подобно трубачу.
— Даже не знаю, с чего начать. — Он покосился на Генри. — Но кое-что со мной случилось. Просто... я не могу об этом говорить. — Он запустил пятерню в волосы и пригладил растрепавшиеся кудри. — Но мне кажется, что ты мог бы меня понять.
Он снова серьезно посмотрел на Генри, и тот с трудом сглотнул. Что он мог бы понять? И о чем именно Итан толкует? Они в тишине проехали по длинной, обсаженной деревьями улице.
Итан повернул на подъездную дорожку и заглушил двигатель.
— Значит, с тобой случилось что-то хорошее? — спросил Генри.
— Честно? — В глазах Итана таилась боль, и он судорожно выдохнул, прежде чем закончить мысль. — Это все, чего я на самом деле хотел. Но не знаю, назову ли когда-нибудь это хорошим.
Он закрыл лицо руками. Генри не знал, стоит ли что-то говорить. Потом Итан открыл дверь, вышел из машины и поплелся к дому, перебросив пиджак через плечо. Генри последовал за ним к парадной двери, которая распахнулась, едва они начали подниматься на крыльцо.
На пороге стоял отец Итана.
— Гуляли всю ночь, мальчики? — Его лицо было суровым, как всегда перед последующим нагоняем.
— Да, папа, — ответил Итан, скрещивая руки на груди. — Всю ночь. Я встречал рассвет. Ты никогда так не делал в молодости?
Мистер Торн почесал подбородок.
— Вообще-то делал. Именно поэтому сейчас и говорю вам пройти через черный ход и воспользоваться лестницей для слуг. Твоя мама уже не спит, и если она услышит, что вы явились под утро, нам всем на неделю будет обеспечена головная боль. Однако чтобы такое было в последний раз. Грядут облавы, и если вас заметут, это все усложнит. Последствия для обоих будут суровыми. Мы уважаемая семья, Итан. Не нужно навлекать на нас позор.