— Как я и думал, — вздохнул Генри. — С каждой секундой неловкость все растет.
Флора понюхала тюльпаны.
— Можем ли мы притвориться, что ничего этого не было?
Кошка вновь мяукнула. Генри тактично ее отогнал.
— Давай притворимся, что я пришел к тебе в более подходящее место, чем этот переулок, не споткнулся о бродячую кошку, не держал крышку от мусорного бака, подарил тебе цветы, потому что мне нравится, как ты поешь, и никому из нас не было неловко. Тогда бы я смог засчитать себе несколько ранов.
— Ранов? Не думала, что мы играем в игру, — удивилась Флора.
— Это бейсбольная терминология. Все, закрываю рот. Честно говоря, я уже почти готов согласиться, что ничего этого не было.
Флора улыбнулась.
— Шерман мне голову оторвет, если я не успею собраться. Мы снова выходим на сцену через несколько минут.
— А я пока заплачу за вход и найду столик. И больше ни слова не скажу. Ты меня не видела. Я привидение.
Флора взялась за дверную ручку, но, оглянувшись через плечо, сказала:
— Рада, что ты вернулся. Привыкла уже видеть тебя в зале.
Дверь со стуком захлопнулась за ней, такая же преданная, как сердце Генри.
После выступления Флора утерла лоб в гримерной. Наклонилась к цветам, вдохнула их свежий аромат. Что произошло на сцене? Она осознавала, что Генри в зале и смотрит на нее, видела его руки на столе и то, как огонек свечи золотит его лицо и волосы.
Но на этот раз ее иммунитет куда-то делся. Она всем сердцем хотела смотреть на него, петь для него, и это ее пугало. Она боролась с этим желанием. Но когда пришло время петь «Иди со мною рядом», кто-то как будто отыскал в ее душе источник музыки и принялся вытаскивать ноты наружу быстрее и жестче, чем она намеревалась их исторгнуть. И поэтому она смогла сопротивляться всего несколько секунд, прежде чем отдаться песне полностью.
Она пела для Генри и только для него, и после этой песни больше ничего не помнила. Что она пела потом, как это звучало, хорошо ли она справилась. Когда умолкли последние ноты, зрители аплодировали. Это она помнила, хотя прожектор светил ей прямо в глаза, и она настолько растерялась, что сбежала со сцены. Последний раз, когда она позволила чувствам взять над собой верх.
Желая глотнуть свежего воздуха, она вышла из гримерной и поспешила вперед по узкому коридору, устланному ковровой дорожкой. Свет был неярким, на стенах висели всего несколько светильников с единственными лампочками. Флора взялась за ручку двери под табличкой «ВЫХОД».
Ночной воздух показался ей всплеском прохладной воды. Флора на секунду задумалась, а не вернуться ли за пальто, но решила не возвращаться. Она выскользнула на улицу и закрыла за собой дверь, удостоверившись, что замок не защелкнулся. Пожарная лестница была совсем рядом. Радуясь, что сегодня выбрала короткое платье, Флора забралась на мусорный бак и поднялась до маленького окошка на втором этаже. Кто-то промазывал известковым раствором швы между кирпичами и оставил лестницу прислоненной к стене. Флора подтянулась и вылезла на плоскую просмоленную крышу здания.
И тут же услышала его голос.
Сидя на краю крыши, она наклонилась вперед. Генри стоял в переулке, глядя во все стороны, но не вверх. Дыхание перехватило. Что он там делает?
— Флора!
Смотреть на него там, внизу, было невыносимо. Нужно ответить.
— Посмотри наверх.
Генри отыскал ее взглядом.
— Что ты там делаешь?
— Дышу свежим воздухом.
— А на земле он что, не свежий?
— Здесь, наверху, лучше.
— Как скажешь… — Он почесал затылок и глянул на дверь.
— Поднимешься?
— На крышу? Не знаю…
— Только не говори, что боишься высоты.
— Дело не в этом.
— Тогда в чем? — Неужели он не хотел ее увидеть? Флора попыталась понять, обидится ли на него в этом случае, вздохнет с облегчением или и то, и другое вместе.
— В том, что я… смертельно боюсь высоты.
Флора усмехнулась и забросила ноги обратно на крышу. После такого признания было бы грубо его прогнать.
— Сюда легко забраться. Встретимся на балконе.
— Нет, все нормально. Все не настолько ужасно. — Генри подпрыгнул и ухватился за пожарную лестницу.
— Не смотри вниз, — предупредила Флора, стараясь сохранять жизнерадостный тон.
Генри, крепко держась за металл, посмотрел вниз, а потом вверх, на нее. Он жутко побледнел. Затем быстро преодолел остаток пожарной лестницы, взобрался по приставной и одним быстрым прыжком перемахнул на крышу. Тут же поспешил подальше от края.
— И каков же вид с центра крыши? Уфф. Я цел. Так, а теперь про твое пение. — Он повернулся к ней лицом.
— Тс-с, — прошептала Флора. — Никто не любит критики. — Ее сердце колотилось в груди. — Пора нам прекращать вот так встречаться. Бродячие кошки начнут сплетничать. — Она села на крышу неподалеку от Генри, и ветер донес до нее его запах. Лимонов и пряностей.
— Может, я пишу новую статью и беру у тебя интервью, — сказал он.
— Правда? — спросила Флора. В голове промелькнула надежда на то, что он в самом деле напишет о ней, и она найдет спонсора. Но умом Флора понимала, что этому не бывать.
— Нет, но мне бы хотелось. — Он сел рядом с ней. — Расскажи мне. Почему тебе нравится летать? Куда бы ты хотела отправиться?
Флора откинулась на локти и посмотрела в небо. Генри был близко, но не настолько, чтобы ее касаться. Она не могла набраться смелости посмотреть на него, да и он, видимо, тоже. Но она остро ощущала его присутствие рядом.
— Слышал когда-нибудь о Бесси Колман? — спросила Флора.
— Нет. Она певица?
Разочарование кольнуло ее, словно иглой. Он не знал ничего о столь выдающейся личности, так важной для нее! Флора попыталась объяснить, сохраняя беззаботный тон:
— Она была первой цветной летчицей. И первой темнокожей, которая получила международное удостоверение пилота. Ее не приняли ни в одну американскую летную школу, поэтому она отправилась учиться в Париж на деньги, которые заработала, делая маникюр.
Флора искоса посмотрела на Генри и порадовалась, что он выглядит смущенным.
— Почему я о ней ничего не слышал?
Флора пожала плечами. У нее имелась на этот счет теория, но озвучивать ее не хотелось.
— И что с ней случилось? — спросил Генри несколько секунд спустя. — Ее история могла бы стать предметом интересной статьи.
— Она погибла, — прошептала Флора. — В авиакатастрофе.
— Какой ужас, — посочувствовал Генри.
Флора не знала, что на это ответить. Да, ужас. Но смерть случалась постоянно. Нет смысла горевать, ведь если предаваться печали, она никуда не уйдет. Поэтому лучше воспринимать все спокойно, хотя бы когда речь о посторонних людях.
Некоторое время они молчали, глядя на затянутое облаками небо и прислушиваясь к шуму внизу — голоса людей, скрип дверей — и собственному дыханию. Флора на секунду вспомнила о Грэди и понадеялась, что он подумает, что она ушла домой сама.
А потом они с Генри поговорили о семьях — бабушке и Шермане, а также о том, что Генри живет с Итаном и его семьей, потому что потерял свою. Флора не спрашивала Генри о его работе в газете. Была ли она для него мечтой, такой же, как для самой Флоры — полеты? Не нужны ей лишние знания о том, что у него на сердце.
Время шло. Было сложно сказать, сколько они просидели на крыше. В небе не было видно ни луны, ни звезд, чтобы отмечать минуты по ним. Свет уличных фонарей освещал и крышу, падая на лицо Генри. Флора изучила его черты и решила, что он ей нравится. Очень нравится. Что бы она думала, не будь он белым? Рассматривала бы его как вариант?
Флора мысленно себя упрекнула, во-первых, за такие мысли, а во-вторых, за то, что пожелала переделать Генри. Ей никогда не хотелось, чтобы кто-то пытался в ней что-то изменить. Более того, чувствовалось в Генри что-то правильное. То, как он вел себя с Аннабель. То, как уделял внимание музыке Флоры и задавал вопросы о полетах и ее родных. И что-то еще, чему она не находила названия. Некоторые люди, как и некоторые песни, являют собой не просто сумму составных частей, а нечто большее.