От моего внимания не ускользает тот факт, что она не утверждает, будто все хорошо, прекрасно или великолепно. Она в порядке. Мне нужно, чтобы она была более чем в порядке.
Ну, по крайней мере, она разговаривает со мной. Думаю, это хорошее начало.
Делаю глубокий вдох и, взглянув в зеркало заднего вида, возвращаю машину на дорогу.
Как хорошо Элиза пахнет. Чистым телом и собой: свежим воздухом, солнцем, лимонным коктейлем, который она пила. Черт, я хочу ее поцеловать.
Вместо этого я начинаю бессвязно бормотать.
– Я не знаком с этим парнем, но, как бы там ни было, твой брат сказал, что ты слишком хороша для него.
Элиза усмехается.
– Правда, что ли?
Я киваю.
– Ага. Он сказал, этот чувак – полный придурок. – Оуэн этого не говорил, но теперь меня ни за какие деньги не заставить признаться в обратном. Элиза хихикает и прикрывает рот рукой. Этот звук, слетающий с ее губ, снимает напряжение в машине.
– Спасибо, Джастин.
Я подавляю странную волну эмоций. Боже, как же хорошо просто быть с ней здесь в эту минуту: разговаривать, смеяться. Я чертовски скучал по этому. Скучал по ее дружбе больше всего на свете. И было достаточно одного ее смеха, чтобы я понял, как сильно скучал. Я много
о чем жалею, но больше всего – о том, что потерял друга в ее лице.
Наш момент закончился, и я возвращаю Элизу домой в целости и сохранности. Это самое меньшее, что я могу сделать.
– О боже, «Тако Каса»! Мы обязаны остановиться! – выкрикивает Элиза, указывая на неоновую вывеску ресторана впереди.
Издав короткий смешок, я притормаживаю, подъезжая к парковке, как и было приказано.
– Спасибо, – стонет она. – Я так и не поужинала. Мне нужно что-то помимо пельмешек, чтобы заесть весь этот алкоголь, если завтра я собираюсь учить юных американцев.
Я качаю головой и снова коротко смеюсь, подруливая к окну, чтобы сделать заказ.
– Да, я тоже умираю с голоду.
Элиза диктует мне, чего она хочет, и я удваиваю все, вплоть до острого соуса и чая со льдом.
Она улыбается мне и застенчиво заправляет волосы за ухо. Что-то в этом поражает меня.
Раньше она никогда не смущалась передо мной.
После того, как мы получаем заказ, настаиваю на том, что сам заплачу, а затем мы едем к ней домой. Когда мы подъезжаем к дому, Элиза поворачивается ко мне.
– Хочешь зайти поесть?
Я знаю, что должен сказать нет. Есть буквально десять тысяч причин, по которым идти к ней – ужасная идея. Но сегодня я впервые за много месяцев вижу, как она смеется. Если у нее разбито сердце, я должен быть рядом, чтобы поддержать ее, ведь так? Или убедиться, что
она не поперхнется. Проклятье, эти отговорки позорно смешны даже для меня.
И все же я следую за ней внутрь, неся пакет с такос, пока она держит стаканы с холодным чаем. Квартира у нее милая и очень девчачья. Я был тут раз или два с Оуэном. Здесь гораздо чище, чем в нашей холостяцкой берлоге. И пахнет гораздо лучше. Под ее старым диваном
расстелен розово-оранжевый ковер с солнечным узором, а на стенах – семейные фото в рамках.
Мой взгляд задерживается на фотографии ее родителей, улыбающихся друг другу. Вместе мы направляемся к дивану, и каждый разворачивает тако. При первом же укусе Элиза издает тихий стон.
– О боже, почему они так хороши?