Я доподлинно знаю, о каких слухах идет речь. Что у него огромный член. Что в постели он гигант. Что он неутомим, словно кролик на батарейках «Энерджайзер». Это все правда.
Все, за одним исключением. Из шепотков, услышанных за много лет на разных мероприятиях,
я решила, что он не любит целоваться. Это оказалось ложью, потому что мы долго целовались
в его постели. И я могу с уверенностью сказать, что этот мужчина целуется чертовски хорошо.
Страстно, но не слюняво.
– Не хочу думать об этом, – наконец хрипло отвечаю я.
Бекка кивает.
– Возможно, так лучше. Ты должна двигаться дальше. Как он может даже не помнить или не понимать, что он лишил тебя девственности? Засранец, – твердо говорит она.
Она права. Он никогда не станет тем, кто мне нужен. Этим утром я уверилась в том, что уже знала.
– Я знаю. Ты права.
– Сегодня поплачь, – говорит она, похлопывая меня по спине. – А завтра мы замыслим его убийство и захват мира.
Я громко шмыгаю носом и согласно киваю. Я все еще чувствую себя опустошенной, но
по крайней мере у меня есть Бекка, чтобы заставить меня улыбаться.
Глава 5. Запах сожаления
Джастин
Прошло три дня с тех пор, как мы выиграли чемпионат, и я думаю, у половины команды все еще похмелье. Включая меня.
Я мчусь мимо Оуэна на коньках, и он салютует мне одним пальцем.
– Это, мать твою, круто, чувак, – стонет он, пыхтя следом за мной.
Я выдавливаю из себя улыбку и киваю ему. Он бы не катался рядом со мной, развлекаясь обычным трепом, если бы знал, что я сделал с его крошкой-сестрой ночью субботы. Живот у меня сводит, и я сглатываю волну сожаления, а затем разгоняюсь еще сильнее. Легкие горят, бедра болят от усилий, но коньки, скользящие по льду, – единственное, что держит меня в рамках на данный момент.
Это командная тренировка и официальное начало межсезонья. Позже мы выслушаем ожидания тренера, в основном связанные с поведением в общественных местах и социальных сетях. Затем Грант, наш капитан, тоже толкнет речь. В конце мы проведем чистку шкафчиков, которая займет минут двадцать или около того, а после будем свободны на несколько недель, пока не начнутся трудности тренировочного лагеря.
Мой агент подготовил для меня несколько публичных выступлений в ближайшие пару
дней, а на следующей неделе я собираюсь сняться в рекламном ролике. Я знаю, что возмож-
ность отдохнуть должна вызывать во мне чувство благодарности и предвкушения, но если при-
нять во внимание, что единственное, чего я хочу, – играть в хоккей, я не очень-то жажду
отдыха.
К тому же дополнительное свободное время означает ненужные размышления. А послед-
нее, что я могу себе позволить, это думать о своей ночи с Элизой.
Я едва могу смотреть на Оуэна, не чувствуя тошноты от осознания содеянного. Дурнота
накатывает приступами: из страха, что он узнает, или из-за сожаления о произошедшем, я не
уверен.
Не важно, что эта ночь была лучшей в моей жизни. Не имеет значения, что утром я хотел удержать Элизу, поцеловать, поговорить с ней, спросить, что она думает, что чувствует.
Потому что, открыв глаза, я увидел написанное на ее лице сожаление. Она явно испытывала неловкость. Я позволил ей поверить, будто ничего не помню. Что еще я мог сделать? И когда Элиза буквально выскочила из моей комнаты, я взял телефон, чтобы прочитать сообщение от девушки, с которой переспал за пару месяцев до того, пока ехал в Теннесси, – она забеременела. Это все решило. Я не стану причинять Элизе боль своим дерьмом.
Даже если б я готов был рискнуть дружбой и признаться во всем Оуэну, я знал, что Элиза
достойна кого-то получше. Не такого говнюка, от которого в другом штате залетела девчонка.
Я порчу все, к чему прикасаюсь, и не стану так с ней поступать.
Я снижаю скорость и позволяю паре парней промчаться мимо, пытаюсь восстановить дыхание, когда размашистый удар Ашера в плечо отправляет меня прямиком в ограждающий борт.
– Три дня межсезонья. Уже размяк, Брэди? – кричит Ашер через плечо, устремляясь
прочь.
Сукин сын.
– Да пошел ты! – выкрикиваю я, когда он проносится мимо.
– Полегче, парни, – говорит Грант, вклиниваясь между нами.
По правде говоря, я никогда не блистал в межсезонье. Даже в старших классах – хотя я
отказывался думать о причинах, по которым это могло произойти, – во время отвратительного
развода родителей, затянувшегося слишком надолго.
Они оба хотели вцепиться в меня, будто я был каким-то призом. Борьба за полную опеку не имела ничего общего с их любовью ко мне – все дело было в маленьком хоккейном вундеркинде, которым я был и который мог однажды заработать миллионы. Что я и делаю вопреки всей этой драме.
Я нагоняю Ашера, который в третий раз пересказывает свою историю о проделках в джакузи. Поскольку я уже слышал эту сказку множество раз, я знаю, где нужно смеяться, и это
хорошо, ведь я так рассеян, что не могу сосредоточиться буквально ни на чем. Не думаю, будто хоть кто-то в команде смог бы понять, что меня что-то беспокоит, и это именно то, чего я хочу.
Не могу позволить им интересоваться, что не так. Кто знает, что может сорваться у меня с языка.
Но мысли об Элизе отвлекают меня настолько, что я едва могу сфокусироваться.
Воспоминания о ней в моей постели, стоящей на коленях, о том, как она протянула руку и провела ладонью по моему члену сквозь джинсы. О ее губах на чувствительной коже у основания моей шеи. От ее дыхания по моей спине бежали мурашки.
Голодный звук, который она издала, когда я коснулся ее между ног. Боже, она была такая мокрая. Все было так просто между нами. Казалось таким чертовски правильным.
И я был очарован ею. Каждым тихим всхлипом, каждым прерывистым вздохом, когда мои губы скользнули по ее груди, втянув в рот идеальный сосок. Затем я уложил ее на подушку и опустился на колени меж ее бедер, погружаясь в самое обжигающее ощущение, которое я когда-либо испытывал. Никогда не чувствовал ничего лучше. Да, я был пьян, но винить алкоголь не мог. Я точно знал, что делаю. И кроме того, сильнее опьяняла она сама, мысль оказаться внутри нее, а вовсе не алкоголь, который я поглощал.
Но ее взгляд, полный боли, на следующее утро после этого не был ошибкой. То, как дрожали ее губы, когда она посмотрела на меня. То, как ее руки сжались в кулаки и как безумно она хотела убежать от меня прочь… вот что, черт возьми, убило меня. Элиза принесла нам кофе и завтрак, устроила достойное «Оскара» представление, притворяясь, будто предыдущая ночь ничего не значила. Я не знал, что еще делать, кроме как следовать ее примеру. Я не мог рисковать, заставляя ее чувствовать себя еще более неловко рядом со мной, чем она уже чувствовала.