Г-н Отерман. Здравствуйте… Получите. (Вынимает крону из кармана и передает Терезите, а та передает ее дальше первой скрипке стоящей ближе к ней.)
Контрабас (седой и старый, кланяется). Благодарю вас, г-н консул
Г-н Отерман (с сердечным смехом). Нет, я не консул. Столь же мало в нынешнем году, как и в прошлом. Вы каждый год называете меня консулом.
Контрабас (кланяется). Покорнейше благодарим.
Г-н Отерман. По обыкновению, вы отправляетесь на север?
Контрабас. Да, на север из дома в дом. А потом обратно сюда, к ярмарке.
Г-н Отерман. Но разве вы не знаете, что на севере эпидемия?
Контрабас. Нет, не знаем. ЧтO, бишь, такое на севере?
Терезита (отцу). Он не понимает слова «эпидемия».
Г-н Отерман. На севере заразная болезнь, нервная горячка. Люди мрут сотнями.
Контрабас. Да, это мы знаем.
Г-н Отерман. Но все-таки отправляетесь. Волей-неволей?
Контрабас. О, да, волей-неволей. Почти у всех нас семьи дома.
Г-н Отерман. ЧтO же, да хранит вас Бог! Прощайте.
Контрабас. Покорнейше благодарим за великую помощь
М у з ы к а н т ы кланяются и уходят направо.
Г-н Отерман. Н-да, столько народу нуждается в помощи. Столько нужды. (Смотрит на часы.) Но куда пропали рабочие?
Карено (Терезите). Вы заметили, что контрабас говорил за всех их. Первая скрипка должна была молчать. Всегда так.
Терезита. Контрабас старше всех.
Карено. Да, правда. Вдобавок он и годами старше всех.
Терезита. Папа, почему мы не заставили их сыграть немного?
Г-н Отерман. Да, милая, почему ты не сказала? Впрочем, они скоро будут играть в поселке. (Улыбаясь.) Нет, видно, лучше мне самому поторопить рабочих. (Спускается со скалы и уходит направо.)
Карено. Фрёкен Терезита, теперь у меня будет башня.
Терезита (садится у тропинки). Да, теперь у вас будет башня. Я больше всего буду рада ей зимою.
Карено (тоже садится). Почему?
Терезита. Потому что она будет так ярко гореть. И я буду каждый день наливать вашу лампу.
Карено. Правда? А я еще ничего не сделал для вас.
Терезита (несколько отодвигаясь). ЧтO вы смотрите?
Карено. Так что же, фрёкен Терезита?
Терезита. Вы смотрели на меня. (Успокоившись.) Но все кончится тем, что вы будете сидеть здесь на башне день и ночь.
Карено. Нет, я буду возвращаться домой каждую ночь.
Терезита. Тогда я буду встречать вас. Да, может быть, нельзя? Но лампу я буду наливать. (Вдруг.) Карено, мне грустно сегодня.
Карено. Да, я уж заметил. Что-нибудь неприятное?
Терезита. Нет.
Карено. Вы такая гордая.
Терезита. Но весь этот свет, в котором вы намерены сидеть, мне думается, вреден для здоровья.
Карено. Это — маленький опыт. Там будут стекла сверху и снизу; я хочу провести свет ложными путями.
Терезита. Не понимаю.
Карено. Наш глаз видит все предметы выпуклыми; я попытаюсь видеть плоскости. В этом нет ничего невозможного. Я хочу постигнуть большее, я хочу исследовать все и все запомнить. (Встает в восхищении.) Стекла и свет, говорю, — стекла и свет. Я возлагаю некоторую надежду на это. При помощи оптического обмана мне, пожалуй, удастся расширить мое земное познание. Должно удаться. Я озарю свой мозг светом и, может быть, приведу себя в состояние известного ясновидения. (Взволнованно.) Ах, мне так бы хотелось доискаться до сути.
Терезита. Вы давно стали таким?
Карено. Каким?
Терезита. Мне просто пришло на ум.
Карено. Нет, каким?
Терезита. Вы — как луна. (Успокоившись.) Ну, а если вам не удастся? Если вы не доищетесь до сути?
Карено. Я попытаюсь на тысячи ладов. У меня другие средства в запасе. Я бродил по своей комнате и плакал и придумывал… Фрёкен Терезита, Гёте отдавал предпочтение тем, кто ложно шел своим собственным путем, перед теми, кто правильно шел чужими путями.
Терезита (рассеянно) То Гёте.
Карено. Я написал свою социологию, теперь я пишу свою метафизику. И я неутомим, я полон сил. Я думал и мечтал, я знаю, чтO люди знают. Но я хочу знать больше.
Терезита. Карено, говорят, вы женаты?
Карено (пристально смотрит на нее).