Пленский лишь упрямо качнул головой и уставился на полицейского, который успел осмотреть часть пляжа.
Даже без перевода было понятно, о чем говорит кхмер: уж больно тревожно и настойчиво тот махал рукой на восток. Держа оружие наготове, Пленский первым двинулся вдоль борозд, оставленных протащенными по песку телами.
Пляж просматривался во всю длину и был абсолютно пуст, но чем ближе они подходили к его восточной оконечности, ограниченной гигантскими валунами базальта, тем сильнее становилось ощущение тяжелого, давящего взгляда. Добравшись до камней, они в неуверенности остановились: следы здесь обрывались, но было трудно поверить, что кто-то мог протащить тяжелое тело через этот каменный лабиринт. Внезапно полицейский вскрикнул и быстро заговорил.
— Плохо дело, — пробормотал Николай.
Присмотревшись, Пленский тоже увидел кровавые ошметки на покрытых ракушками камнях.
— Совсем они сдурели, что ли? — буркнул он.
Николай только пожал плечами: после того, что он увидел в лагере, сомнений, что кто-то здесь сошел с ума, не оставалось. Ощущение, что за ними наблюдают, никак не проходило, и Николай был уверен, что тот, кто навел на стоянке такой безупречный в своем безумии порядок, и тот, кто подсматривает за ними сейчас, — один и тот же человек. Однако надо было найти остальных. Страшные следы на пляже заставляли торопиться: вдруг кому-то еще можно помочь? Стараясь не задевать кровавые полосы, едва заметные под кишевшими на них насекомыми и морской мелочью, он забрался на первый валун и, ловко балансируя, двинулся дальше.
— Стой! — крикнул вдруг Пленский. Нервно облизнув губы, он прошептал: — Я что-то видел. Какое-то животное, что ли. Вот там за камнями мелькнуло.
— Крупное? — насторожился Николай.
— Крупное, — подтвердил Пленский. Пистолет дрожал в его руке. — Чуть ли не с человека ростом. Облезлое такое. Вроде как лысое.
Дима, посмеиваясь, смотрел из-за камней, как испуганно озирается Пленский. Ярость больше не застилала ему глаза, и теперь Дима был абсолютно спокоен. Голова работала четко и ясно, как никогда раньше. Можно придумать что-нибудь поумнее, чем с воем вцепляться зубами в жирную глотку босса. Первый порыв — всегда глупость, но Дима оказался достаточно умен и хладнокровен, чтобы не поддаться ему, и теперь Пленский был полностью в его власти. Дима мог сделать с ним все, что угодно, и вовсе незачем спешить. Пусть помучается. Пусть осознает, что натворил. Дима даже не чувствовал ненависти — только желание восстановить справедливость. Пленский не мог не знать, во что выльется игра, и теперь должен был за это ответить.
Мертвецы толпились у Димы за спиной, и он чувствовал их одобрительные улыбки.
Трое приезжих уже стояли у могил, и Дима почувствовал короткий укол гордости: они не могут не оценить аккуратность работы. Кресты связаны виток к витку. Холмики выровнены и идеально симметричны. Ни намека на небрежность.
— Хорошо, а где седьмой? — спросил Пленский.
Дима тихо хихикнул. Седьмой — это он. Победитель. У него — право решить, как наказать Пленского.
— Все должны узнать, какой он на самом деле, — тихо пробормотал Дима. — Никаких несчастных случаев, все должны узнать, что это он виноват. Он во всем виноват, он, не я. Это… всё свалят на нас, скажут, мы сами. Скажут, мы могли выбирать. Его оправдают. Всё свалят на меня, а я не виноват, это все он, вы знаете, что это всё он, не мы! Не я…
Дима схватился за голову и замер, будто провалившись в небытие.
— Дима…
— Ну что еще? — заорал он, задыхаясь от гнева, но, подняв глаза, осекся.
Перед ним стоял Николай, и в его добрых глазах Дима увидел тревогу. Тревогу и заботу.
Николай с ужасом смотрел, как парень, который выглядел самым разумным и сдержанным во всей группе, скорчился среди скал. Его одежда превратилась в грязные, пропахшие падалью лохмотья. Безобразно грязный и заросший, он двигался, ссутулившись, едва ли не на четвереньках, как примитивное животное. Он то и дело пускался в бурный диалог с пустотой, о чем спорил, что-то доказывал невидимым собеседникам, иступленно размахивая руками. Его умное, чуть замкнутое лицо превратилось в отвратительную физиономию дегенерата, и в глазах, прежде добродушных и слегка рассеянных, светилась хитрая, злобная радость.
— Дима, — снова окликнул Николай, и взгляд безумца наконец сфокусировался на нем. — Дима, ты узнаешь меня?
— Вы Николай, герпетолог, — хрипло ответил тот. — Вы… вы крутой, — и он залился сиплым, визгливым смехом.