Остальные подхватили:
После повтора первого куплета пионэры сначала как-то нехотя, а затем более энергично присоединились к орущим во всю глотку:
В соседних ячейках часть молодежи, выскочив в проход, присоединилась к орущим:
И вот уже весь вагон что есть мочи орал, не попадая в мотив:
Казалось, этому ору не будет конца. Но вот уже кто-то подохрип, кое-где послышался захлебывающийся кашель. Крик постепенно стихал, и только пионэры в великом исступлении с красными от напряжения лицами продолжали петь. Лучу изо всех сил крикнул одному из них прямо в ухо:
— Будьте готовы!
Гимн прервался, и оба пионэра синхронно ответили:
— Всегда готовы!
Как бы приходя в себя, они осмотрелись, потоптались на месте и зашагали по вагону вперед по ходу движения пумпеля.
— С ними можно находить общий язык, — сказал юноша. — И как это вы сообразили запеть?
— Теперь все будем петь, — иронично ответил Лучу и хмуро добавил: — учите пионэрские песни.
Яркий свет погас, вагон постепенно успокоился. Побродив по проходу, он с Венсой расположился в соседней ячейке.
— Они искали пилку, — прошептала Венса.
— Да, а заодно проверили крепления жетонов, — ответил он. — Я думаю, они сильно потрясли Берту. Вот и бегают по вагону.
За окнами проступил молочный рассвет. Она плотнее прижалась к нему и спросила:
— Я дорасскажу свою историю?
Он обнял ее и ответил:
— Хорошо.
«Бажена проснулась, когда солнце уже поднялось над лесом. Во дворе кудахтали куры. Мальчишки шумно играли в "чижика". Все взрослые были в поле. Мать-старуха неодобрительно поворчала на нее:
— Гуляешь ночью? Собака гуляла да хвост потеряла.
Бажена потянулась, быстро встала и кинулась помогать матери по хозяйству. К обеду мужчины вернулись с покоса. Она вертелась, подавая еду и, весело улыбаясь всем, мелькала по дому и двору в предвкушении праздника. Братья молча хлебали полевку и почти не обращали на нее внимания.
— Пойдешь к Яри? — спросила мать, когда она пробегала мимо.
— Вы же, мамо, все знаете, зачем спрашиваете? — весело ответила она.
— Черныши вчера вечор заходили, интересовались как мы тута поживаем, — крикнула мать ей вдогонку.
Косцы после полудня улеглись под навес. Полуденная сушь накрыла всю деревню. Домашняя животина, пофыркивая и тяжко вздыхая после обильной еды, расположилась в тени, пережидая дневную жару.
— Ну, что девка, молчишь? — мать застала ее на сеновале. — Что ты о них думаешь? Надоть уж решаться.
Бажена потянулась и смущенно ответила:
— Мамо, вы меня за мельницу хотите отдать? К этим Чернышам?
— А как же ты, дочка, жить-то будешь? У него, у твоего Ярика, одна кобыла и то страсть какая худющая.
Мать села рядом и, сложив на коленях жилистые, натруженные руки, тяжко вздохнула:
— Я вот всю жисть маюсь от любви. От нее и живем тута так. Братья надрываются, а все в люди не выйдем, а у Чернышей хоть сытно жить-то будешь.
Бажена закрыла ладонями лицо, она прекрасно понимала, чего хочет от нее мать, да и братья желают ей выйти за сына мельника.
— Мамо, а как же без любви? Как так можно, Мамо? — тихо спросила она.
— Без любви? — повторила мать. — Вот живу с любовью, жила с твоим отцом недолго. Нажила детей, а добра не нажила. Мой Любо дюже хворал, и вот уж как лет десять вдовая я. Вот и вся любовь.
Мать замолчала и долго смотрела куда-то в угол, как будто вспоминая всю свою жизнь не спеша день за днем.
— Хорошо, мамо, будь по-вашему, только праздник я проведу с Яри.
— Как хочешь, дочка. Ты девка уже взрослая, смотри, чтоб позора не было, — сказала мать, кряхтя натужно поднялась и удалилась через низкий проем.
Бажена долго лежала на сене, и было ей горько и обидно за себя, за Яри, за мать, рано состарившуюся от постоянных тяжких забот».
Венса затихла и, наверное, немножко вздремнула у него на плече. Пумпель мчался в новый день. Светало.