— Жрать давай! — он бегал по проходу и истошно орал: — Суки, гады, пионэры, жрать давай! Полдня и ночь не жрамши. Гады, вы что здесь? — наткнулся он на Лучу и Венсу. — Спите, ничего не делаете. Пожрать есть чего-нибудь? Молчите!
Стриженный парень с неприятным блеском в глазах, весь дрожа, продолжал кричать:
— Они везде. Они везде. Они следят за мной!
Лучу попытался его успокоить:
— Наверное, скоро накормят. Будет станция.
Но стриженый не унимался. Он вертел головой и, часто оглядываясь, по-прежнему возбужденно, но уже не так громко, быстро говорил:
— Они должны быть здесь. Смотрите, смотрите. Не пропустите. Они опять придут за мной. Спрячьте меня. Спрячьте. Ну, пожалуйста, спрячьте.
Он стал захлебываться в потоке слов и, весь как-то дергаясь, горько заплакал. Сквозь всхлипы слышалось:
— Вы не хотите меня… Не хотите спрятать… Вы заодно с ними…
Венса испуганно прошептала:
— Он тронулся. Крыша уехала. Как его пионэры пропустили?
Лучу ответил:
— Наверное, раньше было незаметно. Его надо как-то успокоить. Тихонько позови соседа, а я с ним здесь посижу.
Стриженый рухнул в кресло и продолжил стенания:
— Зачем она ушла? За ними? Я знаю, вы все против меня.
Он постепенно затихал, видимо, уставая от приступа. Через минуту в ячейке появился юноша-сосед. Стриженый насторожился и с великим подозрением разглядывал вошедшего. Он, как затравленный зверек, прилип к креслу, крепко прижав к груди руки с побелевшими косточками на кистях от сжатых в кулак пальцев. Юноша, улыбнувшись, поздоровался с ним и, не услышав ответа, повернулся к окну.
— Сегодня будет прекрасный день, — сказал он как можно спокойнее. — Смотрите, какая заря занялась. Скоро будет станция. Отдохнем. Подышим воздухом. Здесь такие чудесные леса. Красиво… В городе такого не увидишь. Райские места. Благолепие божественное.
— Вы согласны со мной? — обратился он к стриженому и, не ожидая ответа, продолжил:
— Все прекрасно, что создано творцом: и вы, и я, и он, — юноша кивнул в сторону Лучу. — Надо только раскрыть себя, не таиться перед Ним. Он нас любит, и мы Его любим. Это самое высшее чувство — любить не видя и верить. Это чувство никто отнять не может. Оно всегда с нами. И Он всегда с нами.
Лучу понял, что он говорит о Боге. Стриженый почти успокоился. Он опустил руки, испуг и настороженность на его лице сменились спокойствием и интересом к говорившему.
— Я к нему долго шел через сомнения и безверие, через ошибки и поражения, через душевные боли и скорби. И Он был терпелив ко мне, Он ждал меня, Он со мной был всегда. И я обрел это счастье — счастье любви к Нему. Вы любили когда-нибудь? — спросил он стриженого.
Стриженый не сразу ответил. Он сначала даже не понял, что вопрос обращен к нему, и после некоторой паузы, чуть заикаясь, отреагировал:
— Не знаю… Я боюсь…
— Вам не следует бояться. Эта боязнь, эта болезнь пройдет, а вера и любовь останется.
Юноша сел рядом со стриженым, взял его за руку и что-то долго шептал ему, и стриженый стал тихо повторять за юношей отдельные слова:
— Я редко прошу тебя… Я боюсь, что ты не услышишь… У тебя так много… Нас много… у каждого свое… иногда стыдно… Очень стыдно… Нет… себе нет. Не за себя… За них. Я бы мог обещать тебе… это сделка… Не хочу… чтобы все, чтобы всем…
Так продолжалось несколько минут, а когда юноша остановился, стриженый выглядел уже вполне нормально, только легкая усталость осталась у него на лице.
— А теперь вам надо поспать, — сказал юноша. Стриженый в знак согласия поуютнее уселся в кресле и закрыл глаза.
Первые лучи солнца коснулись оконного стекла. Стриженый крепко спал, немного похрапывая во сне.
— Нам, наверное, надо вернуться к нашим девочкам? — прошептал юноша.
— А что делать с этим? — спросил Лучу.
— Пусть поспит, — ответил юноша.
Пумпель спустился по эстакаде в долину и сбавил ход. Пассажиры прильнули к окнам. Густой лес сменился на окультуренный. Было заметно, что кто-то ухаживает за ним. Подлесок был чист и аккуратен. Большие деревья расположились далеко друг от друга, как будто какой-то большой садовник расставил их по своему вкусу. При приближении к станции среди деревьев появились дорожки. Пумпель медленно подошел к низкой платформе и остановился. Зданий и строений окрест не наблюдалось. Только на некотором расстоянии от платформы виднелась потрёпанная растяжка со словом: «Техническая». Судя по тому небрежному виду растяжки, установленной на неошкуренных тонких жердях, все это сооружение носило временный характер. Метрах в пятидесяти от платформы начиналась просека, уходившая куда-то далеко в лес. Повсюду, вдоль просеки, располагались зеленые палатки без каких-либо признаков движения и жизни.