Легкое, холодное вино в высоких бокалах располагало к непринужденной беседе и приятному времяпрепровождению. Они уютно разместились в мягких креслах, и он первым начал беседу.
— Это «Похищение…» впечатляет не только грандиозностью труда художника, его мастерством, но и глубокой проработкой деталей. Помните, на заднем плане — лесная поляна с кострами и двигающимися фигурами обнаженных юношей и девушек?
— Да, помню. Картина написана художником еще до третьего переосмысления, — и она назвала имя известного автора, — на древний мифологический сюжет праздника любви.
— Праздник любви, — повторил он, — но для героини картины это трагедия, а не праздник.
Она поставила полупустой бокал и возразила:
— Все равно это праздник, и для нее праздник. По легенде, ее похитил Черныш, но до этого у нее была любовь с Яри.
— Да, конечно, можно и так трактовать сюжет, — согласился он. — Можно пофантазировать и назвать картину «Праздник любви». Такое название может вызвать у зрителя много вопросов, недоумений. Почему праздник, когда девушку уносит нелюбимый, а любимый лежит бездыханный и не может ей ничем помочь?
Они некоторое время сидели молча и слушали тихую музыку — играла флейта с оркестром. Звуки мягкие, обволакивающие заполняли все пространство вокруг, проникали куда-то внутрь сознания, в самые глубокие, тайные уголки и вызывали трепет и эмоции, которые в обычном состоянии редко посещали слушателей.
Он незаметно наблюдал за собеседницей. Она сейчас, слушая музыку, выглядела очень симпатично: полуприкрытые глаза с черными дугами бровей, проступающие через челку, явно демонстрировали ее увлечение классикой. А флейта продолжала завораживать своими звуками отдыхающую аудиторию. Собеседница что-то тихо шептала, чуть приоткрыв губы, и он едва уловил в этом шепоте строчки незнакомого стихотворения:
За окнами быстро темнело. Зажглись вечерние огни. Прохожих заметно прибавилось, видимо, духота отступила. Помещение заполнилось почти полностью. Концерт флейты закончился. Собеседница очнулась и негромко продолжила стихотворение:
— Надо бы спросить ее о стихах, — подумал он, но не стал этого делать и, отпив очередной глоток вина, продолжил наблюдать за ней.
А она молчала и, рассматривая посетителей, делала вид, что ей он не очень интересен. Музыка не возобновилась. В наступившей тишине только редкие звуки переставляемой посуды на стойке доносились до них. Наконец-то, обратив на него внимание, она спросила:
— Приятное вино, не правда ли?
Он кивнул головой в знак согласия и подумал:
— Почему она не спрашивает, как меня зовут? Ей это неинтересно? Может быть, среди оригинальных действует такое правило — общаться без имен?
— Вы равнодушны к стихам? — спросила она. — Может быть, они неуместны сейчас?
Он, стараясь не обидеть ее и подбирая правильные, с его точки зрения, слова, ответил:
— Я впервые слышу это стихотворение, и мне кажется, что написал его человек разочарованный. Разочарованный идеалист. Возможно, я и не прав, но это разочарование сделано красиво и, я бы сказал, элегантно.
— А что вы можете сказать об этой строчке — «играл на флейте гармонист»? Когда это опубликовали, критики, как говорится, перья сломали, полемизируя о смысле этой фразы.
Она смотрела прямо ему в глаза, будто бы пытаясь понять, о чем он сейчас думает. Он выдержал этот пронзительный взгляд черных глаз и ответил:
— Я мог бы сказать — вот, мол, гармонисту надоела гармонь или меха прохудились, или взяла его какая-то жизненная тоска великая, может быть о счастье, и он от тоски по этому несбыточному счастью взял флейту и запел о любви несчастной своей, которая произошла у него в далекой юности и которую он никак не может забыть. Но я так не скажу.