И я хочу вам пожелать: будьте здоровы и счастливы. Живите долго!
"Живите долго!" Это и есть мое вам пожелание - одиннадцатая заповедь. Потому что ничего на земле дороже человеческой жизни-то и нет.
К молитве не хожу,
И в церкви русской
Я где-то с краю,
Где-то в стороне.
Я - грешный человек,
И сердце мое пусто.
И колокол по мне
Гудит-гудит во мне.
И каждый Божий день,
Когда светает,
И что прошло - прошло
И след простыл!
Я Господа прошу
Грехов у нас хватает
Прости меня, прости!
А Он уже простил.
И снова по весне
Цветет багульник,
И снег, журча,
Уходит со двора,
И вижу я, слепой
Вчерашний богохульник,
Как много на земле
И света, и добра!
ГРУЗИНСКИЕ ДЕЛА
Я немножко рассказывал вам про ТАУ - Тбилисское артиллерийское училище, в котором учился. Наш гаубичный дивизион располагался не на Плехановской, а отдельно, на повороте, где так искристо звенели быстрее, чем во всем мире, бегающие тбилисские трамваи. Гаубицы тягали кони, и было их в дивизионе штук пятьдесят пять, в основном першероны - тяжеловозы, красавцы, они содержались в конюшне, а днем - на коновязи, привязанные у стены. А за стеной - городская венерическая больница! И было так загадочно, и опасно, и заманчиво разговаривать с несчастными красавицами!
А поскольку у меня всегда было много неотбытых внеочередных нарядов, а по уставу курсант должен же еще и ходить на занятия, то я ровно через день был дневальным по конюшне, и от меня так всегда разило навозом, что морщили нос даже запретные для нас венерические барышни.
И часто вместе со мной нес эту тюремную службу Вова Колесников, мы подружились. Как ни странно, с такой фамилией, Вова был грузин и говорил по-русски с большим тбилисским акцентом. Однажды, то ли в увольнении, то ли в самоволке, оказался я у него в гостях. Это был настоящий грузинский пир горой. Не знаю, по какому поводу, - бесконечный, шумный, непередаваемо разносольный. За столом одни мужики, женщины лишь подают еду, вино и травы. Вино в кувшинах, не в бутылках, сколько кувшинов принесли, не сосчитать: мы, голодные курсанты, вырубились быстро, все поплыло, поплыло, поплыло. Пьяных грузин замечено не было, умеют они бражничать, как никто, красиво.
Много лет спустя довелось мне быть гостем наших олимпийцев-зимников в Бакуриани. Ну там сборная - биатлонисты, слаломисты, знаменитая Рая Сметанина. Человек я уже был давно известный, дружбы заводились легко, но, разумеется, безалкоголье полное, как высокогорье. И увез меня оттуда через Боржоми грузинский паренек Темури Горгадзе, тоже гость Бакуриани, на своем "жигуленке" - тогда иномарки были только лично у Брежнева.
Ну, снова грузинское пиршество (как им это удается - не знаю, ведь небогатые же все люди!), хинкал, дружба - рекой, а потом проводы на зестафонский поезд в Тбилиси. Проводы с бочонком вина. Не знаю - литров десять, а может, и двадцать - такие тяжести были мне тогда по плечу.
А в Тбилиси - встреча на рассвете, Саша Басилая встречал, снова - ранний хинкал, номер в гостинице "Иверия", долгие разговоры о мюзикле "Свадьба соек", который предстояло нам после написать. У меня с собой из Москвы, помню точно, 800 рублей, которые я ну никак не мог истратить, не дают. Деньги не Бог весть какие, но посидеть вечером с друзьями вполне достаточно. Да еще с моим бочонком вина.
Приглашаю Сашу и его друзей по группе "Иверия" на ужин и беру с него слово, что стол держу я, и никаких грузинских фокусов, потому что гостя надо уважать.
Наступает вечер. Спускаемся вниз. Стол накрыт в довольно просторном зале. Сходятся гости, я почти никого не знаю - десять-двадцать-тридцать человек, многие с дамами, похоже на свадьбу. Начинаются тосты. Официанты шустрят, гости прибавляются, вино, бутылочное, возят каталками - сразу бутылок по пятьдесят. Понимаю, что мне не рассчитаться за эту скатерть-самобранку. Ну ничего, соображаю, одолжу пару тысяч у Саши, но душа вон, Москвы не опозорю.
- Саша, - говорю, - мы же договаривались, что за стол отвечаю я.
- А вы и рассчитаетесь! Но неужели мы будем разливать ваш бочонок вина?
Подхожу к официанту за приговором, хочу, мол, выступить.
- Я все уже подсчитал. С вас сто двадцать рублей.
Грузинские дела! И беседы на эту тему можно вести с кем угодно, но не с грузинами.
А еще через пару месяцев ожидаю к себе на дачу, в Юрмалу, посланца "Иверии", одного из авторов грузинского варианта "Свадьбы соек", самого смешного артиста этой любимой в Грузии группы, Каху. Собираюсь на станцию, на всякий случай с собой пару сумок (уж они обязательно вы-ступят) - под кахетинское, под "Мукузани", под "Саперави". А он сходит с электрички с тоненькой папочкой, а в папочке - либретто, подстрочный перевод пьесы и - о, удивление! - никакого "Мукузани". Правда, извинился, что приехал не совсем как грузин, торопился. Ну, да ведь не пить же приехал - с этой встречи и началась "Свадьба соек" по-русски, которую вы, может быть, знаете.
В Юрмале с вином и тогда, и теперь хорошо, и сумки пригодились - набираю болгарского (нарочно болгарского) вина, дома никого нет, и работа начинается. Переводы я записывал Кахиной хорошей, только из-за границы, ручкой "Паркер", которую, прощаясь, реквизировал у него.
- Аванс! - сказал я.
- Ради Бога! - сказал Каха с обидой.
Но это был и аванс, и расчет за всю работу. По-моему, больше ничего я за "Свадьбу соек" не получил.
А текст ниже напечатанной и ставшей суперпопулярной в грузинских питейных заведениях песни "Два кувшина" Каха перевел мне так:
- Ну, это народная песня. Ну, в общем, было два кувшина: один - с ручками, другой - без ручками...
Жили-были два кувшина,
Вай-вай!
Высотою в два аршина,
Вай-вай!
Молоко в одном держали,
Вай-вай!
А в другом - вино "Гурджани",
Вай!
Сколько раз они слыхали
Вай-вай!
По-грузински слово нали
Вай-вай!
Из какого пить кувшина?
Вай-вай!
Молоко - не для грузина,
Вай!
День гуляли, два гуляли,
Вай-вай!
Все кричали:
Нали-нали
Вай-вай!
Неизвестно - в чем причина?
Вай-вай!
Но разбились два кувшина,
Вай!
Купим новые кувшины,
Вай-вай!
На Кавказе - много глины,
Вай-вай!
Все не вечны, все там будем,
Вай-вай!
А пока - послужим людям,
Вай!
НЕТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР
Слышу, как бы слышу ваши вопросы о моих личных человеческих отношениях с людьми, благодаря которым мои песни стали вашими любимыми песнями. Но вас-то интересует именно то, о чем так опасно рассказывать, чтобы не обронить лишних сведений (лишние сведения - это сплетни). Особенно когда дело касается женщин. О композиторах я уже так или иначе рассказывал. Что касается мужчин-исполнителей, то я хотел бы здесь высказать благодарность Иосифу Кобзону, Валерию Леонтьеву, Эдуарду Хилю, Игорю Скляру, Валерию Сюткину, Славе Малежику, Юрию Антонову, Сосо Павлиашвили, Александру Малинину, Филиппу Киркорову, группе "Лесоповал". Список утверждается?
О женщинах же разговор особый и отдельный. Чтобы совсем никого не обидеть, точнее - чтобы совсем никто не обиделся, надо бы этой главы и не писать.
Что свойственно всем моим поющим подругам, как одной? Все, как одна, не знают, чего они хотели бы спеть! Ко мне сейчас нет очереди за песнями (растаяла, потому как мода переменчива), и единственно, чем я могу заявить, что я еще не умер, - это новая хорошая песня. Хит! И у меня появилась возможность призадуматься: что - я стал писать хуже или появились другие, которые пишут лучше? Должен отрицательно ответить на оба эти вопроса, хоть дело тут, может быть, еще и в музыке.
Вот появилась у меня как-то со своим продюсером молодая певица Катя Лель. А у продюсера - японский ресторан. Да не один. И кто я для него? Башмачкин. Показал я им несколько сочинений, готовых, с музыкой, до одних стихов дело не дошло. Не спросили. Реакция: