Мелисса открывает дверцу, и мы проходим вперёд.
— Видишь их? — она указывает на небольшие прямоугольные фонарики, которые выглядывают из-под земли вдоль нескольких секторов.
«Неужели Нона говорила о таких же?» — мелькает в голове тревожная мысль, и чтобы скорее о ней забыть, я спрашиваю Мелиссу:
— Как это работает?
— Растения поглощают значительную часть спектра солнечного света, — объясняет садовница, наклоняясь к грядкам, нежно поглаживая стебли растений и присматриваясь к листьям и цветам. — Лучше всего фотосинтез идёт при облучении красным и синим. Именно эта область наиболее сильно поглощается хлорофиллом. В солнечном свете больше половины видимого спектра — зелёная составляющая.
Девушка достаёт из корзинки, которая стоит возле сектора, мотыжку, совок и полольник и с воодушевлением принимается за работу. Её руки утопают в зелени, и я, как ни вытягиваю шею, не вижу, что за таинство происходит за ворохом стеблей и листьев.
— Красный помогает корневой системе, цветению и созреванию плодов, влияет на светолюбивость или теневыносливость, — рассказывает Мелисса, не отвлекаясь от работы. — Но если использовать только красный свет, растения будут высокими и тонкими.
Девушка поднимается и осматривает грядку с разных сторон, придирчиво оценивая собственную работу.
— Синий увеличивает зелёную массу, скорость роста и размер листьев, — говорит она, поднимая на меня взгляд. — Однако если синего слишком много, растения будут короткими и коренастыми, с толстыми стеблями и тёмно-зелёными листьями. Цвести они будут очень плохо. Кстати, о цветах, — Мелисса складывает принадлежности обратно в корзинку, а взамен берёт короткий нож. — Соберём букет для ценакула, пускай поставят на столы к ужину.
Мы подходим к клумбе в центре дворика, на которой растут самые разные цветы. Я не слишком в них разбираюсь, поэтому узнаю только белые с фиолетовыми краями эустомы, цинии, словно сотканные из тёмного бархата, и изящные каллы светлых оттенков.
— От цветка к человеку. От человека — к земле, — произносит Мелисса, осторожно срезая цветы. — От пылинки к Вселенной. Благодарю за твой дар и верую в скорое Исцеление.
Из-под одежды пробивается голубоватый свет. Не такой яркий, как во время молитвы, но всё же заметный даже при дневном свете.
Я знаю, что благодаря отданной Мелиссой энергии на месте срезанных цветов уже к утру вырастут новые, но в груди всё равно ноет при виде того, как на конце раненого стебля выступает сок.
— Разве мы не наносим вред? — невольно произношу на выдохе.
Мелисса убирает нож и переводит на меня взгляд.
— Мы делаем это едва ли не каждый день.
Насмешливый тон садовницы поражает меня даже больше, чем смысл слов.
Я хмурюсь, глядя на беззаботное выражение её лица.
— По неосторожности, — добавляет Мелисса, но облегчения я всё равно не испытываю. — Мы также намеренно пользуемся её дарами, — продолжает она, как ни в чём не бывало. — Как я сейчас. Однако стараемся жить в гармонии с природой и всегда даём что-то взамен.
После её предыдущих слов эти кажутся неубедительными, и неприятное чувство в груди подстёгивает начать спор.
— Да и вообще, — добавляет Мелисса, пока я продолжаю сжимать в руках букет. — Тебе ли об этом волноваться? Ты приносишь исцеления больше, чем кто-либо.
Внезапно серьёзный тон садовницы заставляют меня удивлённо распахнуть глаза. Она замечает это, и на её щеках выступает румянец. Однако преодолевая неловкость, Мелисса вдруг решительно касается моей руки.
— Знаю, не стоит этого говорить, — произносит она так тихо, что приходится прислушиваться, хотя мы находимся всего в нескольких шагах друг от друга. — Целительство — достойное призвание. Но с твоими способностями ты могла бы приносить ещё большую пользу…
Лихорадочный взгляд Мелиссы шарит по моему лицу. Пальцы едва не до боли вцепляются в руку.
Я запоздало отшатываюсь, застигнутая врасплох страстностью речей. И в то же время возмущённая словами.
— Ни в коем случае не хочу обидеть тебя или поставить под сомнение решения авгуров…