Я испытываю облегчение, когда Фортунат убеждённо заявляет:
— До поселения им не добраться, Габи. Даже через океан.
Такие простые слова, но они сказаны человеком, которому авгуры доверяют охрану нашего Фрактала. Если кому-то и знать наверняка, что корриганам путь к нам закрыт, так это Фортунату.
— Трудно было исцелять?
Это всегда трудно. А ещё грязно. И порой больно.
— Кровотечение быстро остановилось, но рана была слишком глубокая, чтобы затянуться самостоятельно. Решили посадить фацелию.
Похлопываю носорога по спине, а он забавно хрюкает, но от еды не отвлекается.
— Сутки он пролежал, но потом рана начала постепенно затягиваться. Поднялся на ноги. Следующие несколько недель ел так много, что приходилось то и дело молиться. Аппетит по-прежнему неплохой.
Я улыбаюсь, наблюдая, как животное с наслаждением жуёт траву.
— Главное, что цветы появляются. Когда они отцветут, тело исцелится окончательно.
Я замолкаю, ведь уже сказала ровно столько, сколько позволено говорить о тайнах целителей.
Фортунат больше не спрашивает, ведь и сам помнит правила.
— Значит, ты справилась? И не в первый раз?
Добрые слова, а главное восхищение, с которым он произносит их, заставляют кровь прилить к щекам.
Пока носорог продолжает жевать траву, я ещё могу уходить от ответа. Но когда он наедается и, пару раз благодарно хрюкнув, радостно убегает в лес, в прятки уже не поиграешь.
Чувствую на себе пристальный взгляд — один из тех, какими последний год Фортунат время от времени застаёт меня врасплох и заставляет почувствовать растерянность и трепет, незнакомые мне прежде.
«Вы знакомы с самого детства», — напоминаю самой себе, набираю в лёгкие больше воздуха и поднимаю голову.
— Это воодушевляет, — задумчиво говорит Фортунат. — У тебя по-настоящему высокий уровень осознанности. Думаю, тебе стоит собой гордиться. Как тобой гордится твоя бабушка.
Мягкий тон голоса, едва ли не ласкающий. И по-прежнему сосредоточенный взгляд.
Приятно, когда тебя считают достойной уважаемой бабушки. Но подумал бы так Фортунат, если бы увидел меня сегодня тоскующей на могиле родителей или — ещё лучше — вчера, когда я в отчаянии растирала свои руки?..
Фортунат не знает наших Ноной тайн, но понимание и участие в его удивительных глазах заставляют сердце болезненно сжаться.
Да, он не знает, а если бы узнал?..
Внимательный взгляд превращается в тягучий, когда Фортунат медленно ко мне подходит.
— Ты с детства мечтала быть полезной ближним. Своего ты добилась. Остались ещё мечты?
На последней фразе его тон резко меняется на какой-то неожиданно серьёзный, даже немного напряжённый.
Я завороженно наблюдаю, как переливаются тёмные капли цвета охры в янтаре его глаз.
О чём Фортунат спросил? Ах да, о мечтах.
Я не прочь больше никогда не сталкиваться с необходимостью исцелять свои руки. Буду рада, если инсигния за правым ухом исчезнет внезапно, но навсегда.
Вслух приходится сказать совсем другое:
— Над головой небо голубое, ближние рядом — разве нужно что-то ещё?
Только задав вопрос внезапно севшим голосом, понимаю, насколько эти слова искренние — пришедшие из глубины моей души.
Фортунат останавливается на достаточном расстоянии, но его взгляд скользит по моему лицу прямо и откровенно. Мне хочется сбежать и спрятаться от такого внимания, но я напоминаю себе, что это же Фортунат. Мне не стоит смущаться.
Он мягко улыбается, и становится так легко и спокойно, что если бы кто-то спросил о прошлом — моём или целой планеты — мои ответы вряд прозвучали бы внятно. Даже тоска, которую я испытывала в Аметистовой аллее, превращается лишь в смутное воспоминание.
Рядом с Фортунатом время течёт медленнее, а может, вообще останавливается.
— Понимаю, — отвечает он, а я уже и не помню сам вопрос, а потом и вовсе обо всём забываю, когда Фортунат делает ещё несколько шагов ко мне.
Я гораздо ниже, ему едва до плеча достаю, поэтому запрокидываю голову, чтобы по-прежнему видеть его лицо.