— Ты поела вечером, сейчас снова вечер. Прошли сутки — понимаешь, что это значит? — раздражённо спрашивает Сьерра, продолжая вглядываться в моё лицо, хотя я отворачиваюсь от голубых глаз, от которых в комнате будто становится холоднее. — Прошло много времени.
— Я понимаю, — соглашаюсь так же тихо, исподтишка глядя на девушку, но не решаясь посмотреть прямо в её сердитое лицо. — Но у нас так бывает…
— То есть несколько раз в день вы не едите? — с сомнением переспрашивает Сьерра, и удивление в её голосе притупляет мой страх.
Я осмеливаюсь взглянуть на девушку и качаю головой, когда говорю:
— Одного раза достаточно.
Еда, которую мне дают, похожа на нашу лишь отдалённо: вроде бы те же фрукты и овощи, но вкус у них другой — не такой насыщенный, как у нас, да и желудок после вчерашней еды чувствовал себя не лучшим образом.
— А твои запястья считают иначе, — слова Сьерры, произнесённые с отвращением, возвращают меня к реальности, и я смотрю на руки.
Следы от браслетов выглядят ужасно. Если вчера это был ни то ожог, ни то содранная кожа, то сегодня больше похоже на пчелиные соты, только неприятного тёмно-коричневого оттенка, а в некоторых маленьких ячейках виднеется беловатый гной.
— Тебе больно? — внезапно тихо спрашивает девушка, и я поднимаю на неё удивлённый взгляд.
Внезапная перемена её настроения вынуждает меня, не задумываясь, сказать правду:
— Чешется, но я стараюсь не трогать.
Теперь Сьерра смотрит на мои запястья не столько с отвращением, сколько с опаской и участием, а может, мне только кажется, что она сочувствует.
Раздаётся негромкий сигнал, девушка бросает быстрый взгляд на своё запястье, где над тонкой лентой прямо по коже расползаются какие-то знаки и символы, а потом поворачивается ко мне и говорит так же тихо, как прежде:
— Разберись, что тебе нужно для исцеления. И дай знать.
Мне отчаянно хочется сказать правду. Признаться, что еда не даст мне тех сил, которые помогут избавиться от ран на запястьях. Объяснить, что мне нужна настоящая энергия — солнечный свет. Я уже открываю рот, но потом, опомнившись, сжимаю челюсти, словно беру в плен собственный язык.
«Ничего им не говори».
Как только они узнают, что для меня по-настоящему важно, то наверняка воспользуются этим, и тогда раны на моих запястьях покажутся детской забавой.
Сьерра выходит из комнаты и останавливается возле Мучителя, который несколько секунд назад появился за преградой. Я задерживаю взгляд лишь на несколько мгновений, словно рассматривая собственное отражение, а потом равнодушно перевожу его на фрукты и овощи передо мной.
— Призналось, что может исцелить? — спрашивает Мучитель. — Сказало, как это прекратить?
До меня доносится тяжёлый вздох Сьерры.
— Нет. Это бесполезно.
— Если мы узнаем, откуда оно черпает способность к регенерации, то сможем не только контролировать состояние объекта, но и вести переговоры с пчёлами. Может быть… — Мучитель замолкает на некоторое время, прежде чем продолжить, — даже с Эпицентром…
— Отец! — со страстью восклицает Сьерра. — Пообещай мне, что ни за что на свете ты не решишься на такую глупость, потому что…
— Ладно, ладно, — прерывает Мучитель. — Просто продолжай попытки выяснить. Нам нужно, чтобы оно выжило. Только так мы сможем изменить ситуацию в нашем крыле. Нам не от кого ждать помощи, дочь. Если бы успех зависел от смерти объекта, не сомневайся, я бы уже удавил это собственными руками.
Я вздрагиваю и слишком поздно понимаю, что они могут догадаться, что я всё слышу, но уже ничего не поделаешь.
Обхватываю плечи руками, делая вид, что мне холодно.
— Оно постоянно дрожит, — замечает Мучитель. — Дай новую одежду, а прежде… помой.
— Пускай Ребекка этим занимается, — брезгливо бросает Сьерра, а потом раздаётся какой-то скрип и шорох.
— А вот и она — легка на помине, — воодушевлённо сообщает Мучитель.
— Вы звали меня, генерал Бронсон, — слышится незнакомый женский голос. Он приятный и наверняка принадлежит молодой девушке.
С трудом сдерживаюсь, чтобы не начать вглядываться за преграду.
— Ребекка-а-а Олфо-о-о-рд, — тянет Мучитель с наслаждением. — Верно, мы тебя очень ждали.
— Вы до него добрались, — требовательно произносит девушка, и тон Мучителя меняется на более серьёзный:
— Также верно. Спешу напомнить, в крыле нет такого человека, до которого я не смог бы добраться.
— Но это Дэннис Рилс, — со значимостью говорит Ребекка Олфорд, и я напрягаюсь при звуке знакомого имени.
— Тем более до Дэнниса Рилса, — медленно произносит Мучитель.
— Вы не понимаете, во что впутываетесь.