— Послушай, я понимаю... — начинаю как можно мягче, а мышцы на шее девушки напрягаются, будто она собирается кричать.
Свет разгорается ярче, и теперь я вижу, какие тени залегают под глазами землянки, как потускнели её волосы, а на коже появились сероватые пятна.
— С каждой секундой тебе становится только хуже, — шепчу я и очень медленно вытягиваю из-за спины руку с фонарём, наблюдая, как в ту же секунду глаза землянки начинают завороженно блестеть.
В сумраке лампа сияет, как маленькое солнце. Обычный садовый фонарь, но скорее всего, для девушки он означает намного больше. Невольно она подаётся навстречу, а потом, будто вспомнив о моём присутствии, отступает. В её глазах отражаются разочарование и отчаяние, такие, словно я принёс ей не надежду на спасение, а предупреждение о верной смерти.
Я медленно наклоняюсь, чтобы поставить фонарь на пол, и слышу, как землянка тихо шипит, подобно загнанному зверьку, отчаявшемуся спастись.
Едва ли такая самозащита может кого-то по-настоящему напугать.
Когда я отступаю почти к самой двери, взгляд землянки останавливается на лампе. Она смотрит на свет, как завороженная, и вдруг из-под ткани больничного комбинезона начинает литься свет, сначала совсем тусклый, но набирающий силу с каждой секундой, и вот уже смутно просматриваются какие-то узоры…
В памяти невольно всплывают слова генерала: «Я даже не думал, что у них так ярко горят рисунки на теле».
Я чувствую приятный запах жжёной спички. Свет приобретает кроваво-красный оттенок, а потом сменяется болотно-зелёным. Бледное лицо с синеватыми тенями под глазами окружено торчащими во все стороны сероватыми прядями, и вдруг землянка начинает преображаться…
В воздухе вокруг девушки возникают чёрные капли, но её кожа светлеет, приобретая здоровый румянец, исчезают круги под глазами, радужка превращается в ещё более яркую, изумрудно-зелёную, ресницы становятся более густыми, а волосы наливаются силой, как стебель растения — соком. Локоны рассыпаются по плечам тяжёлым каскадом, пока не достигают тонкой талии.
Затаив дыхание, я наблюдаю, как тело поглощает солнечную энергию, излучаемую фонарём, и вот свет, льющийся из-под одежды, ослабевает, а потом совсем гаснет.
Девушка медленно поднимается на ноги, опираясь на стену в поисках поддержки. В её ладони всё ещё остаётся кулон, но теперь он необычно светится, словно от переизбытка энергии. Землянка переводит на меня ясный взгляд, в котором читаются сила и решимость.
— Прости, я не знал, — говорю поражённо и смотрю девушке прямо в глаза. — Как часто тебе нужен солнечный свет?
Она молчит так долго, что я отчаиваюсь услышать ответ, но всё-таки землянка произносит:
— Два раза в день, хотя некоторые эдемы молятся чаще.
Два раза в день!
— Молятся, — повторяю, словно так мне будет легче всё это принять. — Кто такие эдемы? — уточняю как можно мягче.
— Мой народ.
— Эдемы! — повторяю я энергичнее, наблюдая, как землянка щурит глаза.
Несколько минут она подозрительно сканирует меня взглядом, а потом он смягчается, в уголках глаз собираются морщинки, словно она готова… улыбнуться?
Я знаю, что мы в этой комнате, как бактерии на стёклышке под микроскопом, но, подвластный внутреннему порыву, задаю вопрос:
— Как тебя зовут?
Землянка снова медлит, видимо, раздумывая, стоит ли отвечать.
— Габриэлла, — произносит она наконец.
— Меня зовут Дэн.
Неуверенный в собственных движениях, я медленно выставляю руку вперёд. Девушка смотрит на неё с нескрываемым страхом, но вдруг протягивает свою ладонь… Наши пальцы почти соприкасаются — и внезапно раздаётся оглушительный треск.
Я вздрагиваю, а землянка молниеносно отступает, уперевшись спиной в стену, сползает по ней, а потом забивается в угол. В динамиках раздаётся громкий голос генерала:
— Покинуть камеру. Немедленно.
ГЛАВА 19 (Габриэлла). АЛАЯ ЖИДКОСТЬ
— Почему эта дура не сказала раньше?!
От страстного возгласа и резких слов я вздрагиваю, мысленно благодаря Иоланто, что Мучитель стоит спиной и не заметит моей реакции — в отличие от всех других тальпов, которые сейчас находятся за преградой, но лицом ко мне, а значит, в любой момент могут распознать мою неумелую, жалкую ложь.
Как я могла признаться, что еда не даст мне тех сил, которые помогут избавиться от ран на запястьях? Что мне нужна настоящая энергия — солнечный свет?..
В сознании пульсировало предупреждение: «Ничего им не говори», — и я сжала челюсти, приняв твёрдое решение прислушиваться к внутреннему голосу. Я боялась, что, как только тальпы узнают, что для меня по-настоящему важно, то наверняка воспользуются этим, и раны на запястьях, скорее всего, покажутся мне самым меньшим из возможных страданий.