Второй сундук тоже был пуст.
Смех короля звучал громко, он сотрясал его опочивальню. Группенфюрер Луи XVI смеялся над бывшими коллегами и камрадами.
Щелкали замки, откидывались крышки, обнажая пустоту сундуков.
— Заткнись! — закричал Ганс Мерер, дрожащими руками открывая последний сундук. В нем были деньги, достаточно много денег, чтобы удовлетворить желание одного, но недостаточно, чтобы сделать счастливыми всех заговорщиков.
— Где деньги, группенфюрер? — поднял голову Ганс Мерер. — Это… все?
— Это совсем ничего, — сказал фон Таудлиц. — Посмотри внимательнее, камрад, деньги фальшивые! Все, все было вложено в королевство…
— Сволочь! — прошипел Ганс Шефферт. — Все это время ты просто дурил нас?
Король опять засмеялся.
Заговорщики окружили его, с ненавистью разглядывая своего благодетеля, деньгами которого они мечтали завладеть. Начиная переворот, они твердо решили убить фон Таудлица, чтобы не допустить расплаты, ведь властность и жестокость группенфюрера были им прекрасно известны, никто бы и ни за что не решился оставить короля в живых. Но теперь их снедала ненависть. Они соблазнились несуществующими сокровищами, поэтому их решимость избавиться от короля возрастала с каждой минутой, она кипела в каждом из заговорщиков и, наконец, выплеснулась криками злобы и ненависти.
— Грязный пес! — Ганс Мерер пнул короля ногой. — Грязный пес, ты обманывал нас!
Некоторое время заговорщики били своего короля. По небритому лицу фон Таудлица текла кровь и, как это обычно бывает, лишь усиливала звериные чувства, без того переполняющие заговорщиков.
— Баварская свинья! — носок сапога попал в подбородок короля.
Некоторое время его яростно били, рыча грязные ругательства. Шелуха мнимой цивилизованности оставила заговорщиков, придворные исчезли, уступив место яростной своре концлагерных поваров и гестаповских шоферов, заплечных дел мастерам, для которых чужая человеческая жизнь была не дороже свиной крови, пролитой на сельской бойне.
— Грязный вонючий член! — тонко вопил Ганс Мерер.
— Членосос! — ревел маркиз Д'Аршиньяк.
— Еврейская обрезь! — неистовствовал Ганс Шернгросс.
Этими криками они подбадривали себя, взвинчивая злобу в душах и поднимая ненависть к бывшему повелителю до немыслимых высот.
Ганс Мерер выхватил из глубин сутаны шнурок от тяжелого ботинка немецкого армейского сапога, умело и привычно накинул удавку на жилистую шею короля. За шнурок сразу же ухватилось несколько нетерпеливых рук, рванули концы шнура в разные стороны, и тело фон Таудлица забилось в конвульсиях на истоптанном и впитавшем человеческую кровь ковре. Глаза короля вылезли из орбит, из приоткрытого рта высунулся прикушенный язык. Кровь окрасила губы короля в красный цвет.
— Кончено! — прохрипел Мерер. — Сдохни, собака! Сдохни, поганый пес!
Наступила тишина.
Убийцы медленно успокаивались, переглядываясь друг с другом. С пола поднимались и занимали свои места на головах сброшенные вгорячах парики, исчезали волчьи взгляды, становились спокойными лица, выравнивалось дыхание. Эсэсовские и гестаповские замашки опять уходили в прошлое, которое выглянуло на минуту, оскалилось на короля, и вдруг обнаружило, что пока ему еще нечего делать в мире.
— Итак, господа, — сказал, возвращаясь в настоящее, кардинал Сутерне, — дело сделано! Тиран мертв!
— Мы сделали это, — подтвердил маркиз дю Папа, нервно вытирая руки о шелковые простыни постели короля. — Но что дальше? Он обманул нас!
— Пока мы еще ничего не проиграли, — тонко усмехнулся кардинал Ришелье. — Слава Богу, тиран умер, но королевство живо!
Подойдя к покойнику, он прикрыл его глаза веками, однако те упрямо вздернулись. Король укоризненно смотрел на своих убийц. Присутствующим было не по себе. Теперь они понимали, что смерть короля Луи ничего, ровным счетом ничего не решала. Все заключалось в существовании королевства. Оно, и только оно, было способно спасти их всех от жестоких превратностей жизни. Игру предстояло продолжить. Фон Таудлиц связал их по рукам и ногам, деньги оказались фальшивыми, всем участникам заговора было не с чем, а главное, незачем убегать. Оставалось лишь продолжить однажды начатую игру.
— Позвольте, маркиз, — сказал кардинал Ришелье, и маркиз де Кюсти пропустил его в центр собравшихся.
— Что ж, — сказал кардинал. — Как говорится, король умер, и да здравствует король!
— Да здравствует король Ришелье! — с облегчением воскликнул де Монбарон.