Так и не придя ни к какому выводу, полковник заснул лишь под утро. Разбудил его новый залп кашля генерала. Перегородка с соседним номером была такая хлипкая, что слышно было каждое его движение. Гайвороненко уже встал и занимался утренним туалетом.
На улице было еще темно, а в номере довольно прохладно, и вылезать из-под одеяла очень не хотелось. Но показать себя в глазах генерала лежебокой, неженкой полковник не мог. Энергично сбросив одеяло, стал заниматься гимнастикой.
— Полежал бы ещё, — заглянув к нему в номер, запоздало посоветовал Гайвороненко. — Это мне, старику, не спится, а тебе, молодому, сон слаще меда.
Выглядел генерал хуже, чем накануне: щеки обвисли, нос покраснел, как у пьяницы, под глазами и на шее морщины обозначились еще глубже. И ходил по-стариковски, шаркая тапочками по полу. Шерстяной спортивный костюм на его худеньком неказистом теле болтался, как на подростке, только не молодил его, а старил лет на десять.
— Зря вы встали, — пожурил генерала Возницкий. — Хотя и в номере не жарко, но на улицу вам появляться нельзя. Я прикажу, чтобы завтрак сюда принесли.
— Ну, зачем же, — возразил Гайвороненко. — Я уже встал, и теперь меня не уложишь — такая вот у меня хреновая натура. Да и разве улежишь, когда такое стряслось… Шестьдесят семь гробов… Сколько слез, сколько осталось сирот. И кто-то же виноват. Даже если техника отказала: кто-то её готовил, что-то недосмотрел, недоделал.
— Вы и такой вариант допускаете? — удивился полковник.
— Пока у нас нет твердых доказательств диверсии, нельзя исключать любые варианты. Надо искать, думать… Объяви всем: собираемся после завтрака в штабе…
За ночь ни у кого из членов комиссии новых идей не появилось, все сходились на мнении, что дело надо передать органам Федеральной службы безопасности. Гайвороненко согласно покивал и заключил грустно:
— Согласен с вами, без Федеральной службы безопасности нам, видимо, не обойтись. И всё-таки сегодня поищем еще сами, чтобы подкрепить версию.
Не успел он дать команду расходиться, как в дверь постучали, и в кабинет вошел взволнованный, запыхавшийся майор Филимонов. Начал доклад прямо от двери:
— Товарищ генерал, только что капитан Кленов снял со своей сберкнижки сто тысяч рублей и переложил на книжку невесты Писменной Ларисы Васильевны. А накануне полета он с нею, с ее подругой Жанной и с бортовым инженером Артамоновым гуляли в ресторане «Волна».
— Так я и знал! — прихлопнул по столу ладонью Возницкий…
Гайвороненко остановил его поднятой рукой.
— Не горячись, Олег Эдуардович. Надо разобраться. — И обратился к Филимонову: — Пригласите сюда Кленова. — Когда майор вышел, повернулся к Возницкому. — Поговори с ним. Только поспокойнее. А я всё-таки подскочу к месту падения самолёта и на аэродром. Со мной — полковник Брилев. Остальные — по своим направлениям…
Оставшись один, Возницкий, как и в прошлый раз, заходил по кабинету, потирая от удовольствия руки. Все-таки есть, есть в нем божий дар следователя! С первого захода вычислил преступника! Может, не самого диверсанта, но что Кленов причастен к катастрофе, несомненно. А Гайвороненко стареет, теряет свое профессиональное чутье. К месту падения самолета решил поехать, потом на аэродром. Что там нового можно разглядеть? Выгоревшие квартиры, покореженные обломки. Чудит старик или от болезни совсем соображать перестал? А ведь сразу, как только сделали анализ керосина в дренажном трубопроводе, стало ясно, что никто, кроме второго пилота, доступа к топливным бакам не имел… И повод придумал, чтобы отстранили его от полёта… На сто тысяч позарился, сволочь. Не дурак ли. Спохватился, на невесту перевёл… Будто вокруг него недоумки… Кто же за ним стоит?
Едва Возницкий подумал об этом, как его обдало жаром: Кленов дурак, но тот, кто втравил его в это дело, прекрасно понимал, что, если второй пилот не полетит, органам безопасности не составит особого труда выйти на него, значит, и выдать сообщников. Значит… Значит, Кленова постараются убрать. Если ещё не убрали…
Полковник нажал кнопку селектора.
— Дежурный, срочно пошлите двух-трех человек за капитаном Кленовым. Лучше вооруженных. Разыщите его во что бы то ни стало и приведите ко мне.
Но посылать солдат за офицером не пришлось — Кленов явился сам. Как и вчера, самоуверенный, держащийся независимо, без тени смятения на волевом, красивом лице.
— Разрешите, товарищ полковник? Майор Филимонов передал, что меня вызывает генерал Гайвороненко.
— Не генерал, а я вас вызвал. — Возницкий еле сдерживал гнев. И на капитана, и на себя, не зная, как вести себя с ним: предложить ему сесть или заставить стоять как преступнику, вина которого уже доказана? Вспомнилось напутствие генерала: «Только поспокойнее». Черт его знает, почему он с ним миндальничает и почему так вызывающе ведет себя этот молокосос. Может, и в самом деле имеет мохнатую руку в Министерстве обороны или в Главном штабе ВВС?
Всё же решил последовать совету генерала.
— Садитесь, — указал на кресло сбоку стола и сел напротив. — Итак, почему вы скрыли, что накануне полёта не соблюдали предполетный режим, пьянствовали?
Второй пилот нахмурился, недобро глянул в глаза полковника.
— Не пьянствовал, товарищ полковник, а зашёл с невестой поздравить её подругу с юбилеем — двадцать лет ей стукнуло.
— Поздравили и даже за стол не присели?
— Почему не присели. Даже по рюмке коньяка выпили.
Невозмутимость, с которой держался капитан, а затем откровенность, граничащая с наглостью, чуть снова не взорвали полковника. Он даже стиснул зубы, чтобы не выругаться. Выждал, успокаивая себя, и спросил, не скрывая сарказма:
— И какие же рюмки были? Граммов по двести?
— Я из таких не пью — должность и звание не позволяют.
Он ещё и острил, делая прозрачный намёк!..
— А сколько же ваша должность и звание позволяют пить перед полётом?
— Перед полетами я не пью. Но в тот вечер был особый случай, и я позволил себе пропустить граммов сто, сто пятьдесят. Не больше.
— Свежо предание… Но допустим… Скажите, а где вы деньги берете? В ресторан ныне я со своим полковничьим окладом не в состоянии сунуться.
— Нас пригласили. За ресторан я не платил.
— Так вот, с голыми руками вы и явились на юбилей?
— Почему с голыми? С подарками. Хотя у меня и не полковничий оклад, в загашнике я всегда кое-что имею.
— И много в твоем загашнике, если не секрет?
— Как-то Черномырдин, выступая по телевидению; сказал, что заглядывать в чужие карманы безнравственно. Это когда речь шла о гонораре за не написанную книгу Чубайсом. У меня, поверьте, такой суммы нет.
Полковник снова скрипнул зубами и снова сдержался. Но злость уже распирала его, еле удерживала в кресле.
— Кто у вас родители?
— Отец — полковник в отставке. Мать — пенсионерка, работала врачом.
— Они вам помогают?
— Я в их помощи не нуждаюсь. Даже если бы нуждался, не попросил бы — в Москве на пенсию на широкую ногу не поживёшь.
— Похвальное почтение. — Полковник всё же не выдержал, встал с кресла и, обойдя стол, остановился рядом с капитаном, глянул ему в глаза: — А откуда у вас сто тысяч рублей на книжке?
Он ожидал, что ошарашит второго пилота неожиданным вопросом, заставит наконец заволноваться. Но ничего подобного не произошло. Капитан выдержал его взгляд, даже ухмыльнулся чему-то и ответил как ни в чем не бывало:
— Сто тысяч. Кругленькая сумма. — И вздохнул. — Жаль, что не моя. Я уже вернул деньги законному хозяину.
— Кому же, если не секрет?
— Моей невесте, Писменной Ларисе Васильевне.
— А где же она взяла такую кругленькую сумму?
— Заработала. Это для нас сто тысяч рублей — сумма, а для «новых русских» — копейки.