План Татьяны был и в самом деле прост как все гениальное. Воображая себя героинями все тех же романов, девочки знали, что любое письмо, а тем паче с просьбой о помощи можно перехватить. И тогда отсутствие точки в одном из предложений может насторожить лютого врага или коварного завистника. Зато присутствие ее в конце последней фразы никого не насторожит. В этом и заключалась тайна.
— Это будет наш с тобою секрет, — пообещала Таня. — Смотри же, не забудь.
Конечно, это была всего лишь тайная игра, детская шалость. Но использовать ее в их девичьей переписке было так увлекательно и романтично, что обе девушки мало-помалу привыкли пропускать в своих письмах последние точки. Иногда одна из них забывала условный знак, иногда — специально проверяла подругу. И так продолжалось все время их дружбы, и ни одна из девушек не подозревала, что однажды придет день, когда их секрет понадобится по-настоящему, всерьез.
«…У меня нынче все хорошо, а в скором времени, даст Бог, будет еще лучше», — вновь перечла Оленька злополучную последнюю строку Таниного послания, каждое слово которой, каждая буква, казалось, наливалась сейчас прямо на ее глазах тревогой и ощущением таинственной, неведомой опасности. А главное — точка.
Она беззвучно кричала ей о том, что подруга попала в беду. И оттого все письмо было ложным, приобретало иной, скрытый смысл. И она, Ольга Ланская, непременно расшифрует его, докопается до малейшей крупинки смысла.
А сейчас пришло время обратиться к этому странному почтальону!
Она оборотилась к молодому человеку.
— Теперь я хотела бы знать, кто вы такой, сударь. И откуда у вас письмо Татьяны Ларионовой?
— Я Оленин, сударыня, — поклонился тот. — Евгений Михайлович, к вашим услугам, ежели позволите…
— Хорошо, Евгений Михайлович. Откуда это письмо?
— Она сама отдала его мне. Просила передать лично вам, в собственные руки.
— Где Татьяна? — вдругорядь перебила его Ольга. Решительная, уверенная, порывистая в движениях, она сейчас была поистине прекрасна, так что молодой человек невольно залюбовался ею.
— Ну?
— Боюсь, сударыня, что у меня не очень хорошие вести, — вздохнул тот.
— Это я и без вас знаю, — отрезала Ольга. — Дальше!
Дворянин посмотрел на нее с недоверием.
— Но откуда, сударыня? О том, что вправду приключилось с Татьяной Дмитриевной, не знает ни одна живая душа…
— Вы, сударь, верно, ослепли? — с видом снисходительного превосходства обратилась к нему Ольга. — А я, по-вашему, мертвая душа, что ли?
«Маменька сейчас была бы мною довольна», — с озорством подумала она. «С этими мужчинами, моя душечка, надо сразу брать быка за рога и непременно показывать, кто тут главный», — явно представила она хрипловатый смех старой барыни Настасьи Федоровны.
Молодой человек потупил взор, а наша героиня назидательно прибавила:
— Уметь читать надобно, сударь. В особенности между строк. А теперь давайте рассказывайте, что привело вас ко мне. Чай, письмо могли и с кучером отправить, так?
— Так, — кивнул дворянин. После чего заметно побледнел, на его скулах выступили желваки, что говорило о характере сильном и решительном. И в следующую минуту выпалил:
— Меня привела к вам огромная симпатия и безмерное уважение к госпоже Ларионовой. И, прежде всего, потому, что ей угрожает страшная опасность.
— Вот как? — прищурилась Ольга.
Уж коли милого дружочка Таник с нею рядом нет, кому-то нужно взять в свои руки бразды спокойствия и рассудительности. И она никоим образом не выказала страха или даже видимого волнения. Лишь пристальнее взглянула на своего странного и нежданного гостя.
— В чем же напасть?
— Она угодила в руки весьма дурного человека, — ответил Оленин. — И сие неприятное обстоятельство усугубляется еще и тем, что она полагает его особою, достойнейшей во всех отношениях. Даже…
Он замялся.
— Даже ее любви, вы хотите сказать? — осведомилась Ольга, строго поглядывая на молодого человека.
— Увы, — тот развел руками.
— Постойте, что-то я не пойму, — озадаченно пробормотала Ольга. — А вы-то, сударь, какое ко всему этому имеете касательство? Окромя вашей симпатии — о том отдельная речь!
— Ах, Ольга Петровна, — вздохнул Оленин. — В том-то и вся беда. Ведь я — в некотором роде подручный этого ужасного человека.
— Как это? — недоумевающим тоном протянула наша героиня. — Бандит, что ли?