Тем не менее португальское проникновение не осталось ограничено окраиной испанских владений на атлантическом побережье. В 1590 г. португальский купец из Макао, Жуан да Гама, пересек Тихий океан и причалил в Акапулько81. Впрочем, ничего хорошего у него из этого не получилось. Однако же в Мехико и Лиме португальцы открывали лавки, где продавалось все, «от алмаза до заурядного тмина, от самого жалкого негра до самой драгоценной жемчужины»82. И не стоит забывать товары далекой родины, бывшие в колониальных землях роскошью: вино, растительное масло, пшеничную муку, тонкие сукна плюс пряности и шелка Востока, которые крупная торговля доставляла или из Европы, или с Филиппин, и плюс — и здесь тоже! — огромную контрабандную торговлю перуанским серебром, которая была истинным двигателем всех этих торговых операций83.
Даже в таком еще незначительном городе, как Сантьяго-де-Чили (с его, быть может, 10 тыс. жителей в XVII в.), пред нами предстает португальский купец Себастьян Дуарте, который раньше жил в африканской Гвинее и который в компании со своим соотечественником Жуаном Баутистой Пересом между 1626 и 1633 гг. совершал поездки до Панамы и до Картахены Индий, закупал там черных рабов, разнообразные товары, драгоценные породы дерева — и имея притом огромный открытый кредит, доходивший до 13 тыс. песо84.
Но такое великолепие длилось лишь некоторое время. Эти португальские лавочники, да к тому же еще и ростовщики, обогащались слишком быстро. Городской люд бунтовал против них, как, скажем, в Потоси начиная с 1634 г.85 Общественное мнение обвиняло их в том, что они были новыми христианами (что зачастую бывало правдой) и тайно продолжали придерживаться иудаизма (что вполне возможно). В конечном счете вмешалась инквизиция, и эпидемия судебных процессов и аутодафе положила конец этому быстрому процветанию. Эти последние события хорошо известны: то были процессы в Мехико в 1646, 1647 и 1648 гг. или аутодафе 11 апреля 1649 г., на котором фигурировало [в качестве осужденных] несколько крупных купцов португальского происхождения86. Но это уже другая история.
Португальская система с центром в Лисабоне, простершаяся на двух берегах Атлантики, африканском и американском, связанная с Тихим океаном и с Дальним Востоком, была колоссальной сетью, распространившейся по всему Новому Свету за десяток или два десятка лет. Разумеется, такое быстрое распространение было фактом международного значения. Может статься, без него Португалия не была бы «восстановлена» в 1640 г., т. е. не обрела бы вновь своей независимости от Испании. Во всяком случае, объяснять реставрацию расцветом бразильского производства сахара, как обычно это делают, было бы недостаточно. К тому же ничто нам не говорит, что и самый-то «цикл» бразильского сахара87 не был связан с этим торговым богатством. Как ничто также не говорит нам, что богатство это не сыграло своей роли в несколько кратковременной славе торговой сети, созданной сефардами в такой же мере в Амстердаме, как и в Лисабоне и Мадриде. Подпольное серебро Потоси благодаря португальским новым христианам, ставшим кредиторами Филиппа IV, «владыки всей планеты», присоединялось таким образом к «официальному» серебру, регулярно выгружавшемуся на причалах Севильи. Но обширной и хрупкой системе суждено было просуществовать лишь несколько десятилетий.
СЕТИ КОНФЛИКТУЮЩИЕ, СЕТИ ИСЧЕЗАЮЩИЕ
Торговые сети взаимодополнялись, вступали в союзы, сменяли друг друга, но также и вступали в конфликт. Быть в конфликте вовсе не всегда означало разрушаться. Существовали «взаимно друг друга дополнявшие», встречалось и сосуществование враждебное, но созданное на длительное время.
На протяжении столетий сталкивались христианские купцы и купцы сирийские и египетские — это правда, но сталкивались без того, чтобы пошатнулось равновесие между этими необходимыми друг другу соперниками. Европеец почти не выбирался за черту городов на окраинах пустыни — Алеппо, Дамаска, Каира. Дальше лежал мир караванов, бывший заповедной зоной для мусульман и еврейских купцов. Однако же с крестовыми походами ислам утратил внутреннее, Средиземное море, огромное поле торговой деятельности.
Точно так же в обширной Турецкой империи венецианцы и рагузинцы, скупщики камлота из козьей шерсти, обосновавшиеся, как показывают нам документы, в Брусе или в Анкаре, находились там, стараясь не бросаться в глаза. Самый серьезный «прорыв» Запада на турецкую территорию осуществился к выгоде рагузинцев, но в целом он не вышел за пределы Балканского полуострова. Черное море даже станет (или снова сделается в XVI в.) заповедным озером Стамбула и откроется вновь для христианской торговли лишь в конце XVIII в., после завоевания русскими Крыма в 1783 г. Внутри же Турецкой империи антизападная реакция будет действовать в пользу еврейских, армянских или греческих купцов.