Оставшиеся в живых вожди альманов, даже вися на дыбе, угрожали гибелью не только мне, но и моим легионам, и всем народам, которых когда-либо выступали на стороне Ромы. У меня есть все основания верить в то, что их угрозы – не пустой звук. Пока мы шли к Гольдбургу, накануне расчищенные просеки вдруг превращались в трясину, поглощая солдат целыми когортами, с ясного неба падали молнии, и люди горели, словно соломенные чучела, а лошади ахайской конницы обезумели, когда мы были уже на подходе к вражеской цитадели. Три тысячи безмозглых тварей, сбросив с себя всадников и затоптав половину из них, лавиной обрушились на укреплённый лагерь шестого легиона, и только слаженность действий центурионов помогла избежать катастрофических потерь.
Слава Фортуне, за неделю до назначенного мной дня штурма к нам явился перебежчик, который назвался Амальриком, жрецом варварских божеств Водана, Донара и Фрейи. Его грызла обида за то, что он не был принят в так называемый Зибенкрафт, некую команду, состоящую из семи магистров, для которых нет ничего невозможного, которые, по его словам, объединив силы, могут предстать перед миром всесокрушающим чудовищем.
Тогда я тоже лишь усмехнулся в ответ, тем более что меня в шатре ожидала славная трапеза и юная рабыня из Дакии. Но жрец, прежде чем его схватили два центуриона, исчез, чтобы через секунду появиться у меня за спиной с огненным кинжалом в руке. Он приставил к моему горлу холодное пламя и потребовал, чтобы я немедленно начинал штурм, пока из земель вандалов не прибыли два последних магистра, пока все Семь Жезлов не обрели хозяев.
Мой повелитель, не подумай, что я наложил в штаны, но что-то заставило меня ему поверить. Я вспомнил всё, что происходило с нами на марше, меня поразило то, как Амальрик оказался за моей спиной, меня восхитило холодное пламя кинжала, и, главное, я знал, на что может толкнуть человека, особенно варвара, зависть и ненависть к соплеменникам, которые его унизили.
Я молчал. Я медлил с ответом, поскольку патрицию Ромы не пристало поддаваться на угрозы и показывать свой страх. Варвар, кажется, понял причину моего молчания. Он раскрыл ладонь, и оказалось, что в его руке ничего нет, зато у одного из центурионов, охранявших вход в шатёр, оказалось разорвано горло, как будто невидимый дикий зверь вцепился в него своими клыками.
Мой Повелитель! Ты прекрасно знаешь, что я не верю во всякие бредни про чудовищ и колдунов, а в прошлом году мы с тобой вместе от души хохотали над предсказаниями Эрдосского оракула, но то, что произошло дальше, я видел собственными глазами и могу присягнуть перед ликом Громовержца, что всё это правда до последнего слова.
Второй центурион превратился в осла, только уши у него торчали вниз, потому что их защемило шлемом. Осёл, как собака, начал кидаться на чародея, но мертвец с разорванным горлом, схватил обезумевшее животное за шею и оттащил его в сторону. Потом земляной пол подо мной покрылся трещинами, и оттуда начали выползать огнедышащие змеи. Они неторопливо подползали к моим сандалиям, как будто знали, что я – их законная добыча и никуда от них не денусь.
Когда я очнулся, рядом с моей походной кроватью стоял Амальрик, а оба центуриона, живые, но бледные, как двухдневные утопленники, топтались за его спиной. Проклятый колдун, как ни в чём не бывало, объяснял, что всё увиденное мной – всего лишь иллюзия, но когда Зибенкрафт соберётся в Гольдбурге, на следующий же день начнутся дела куда страшнее тех, что он мне показал, и всё это будет на самом деле. Так что я должен нынче же ночью взять город, если не хочу, чтобы мои легионы превратились в кровавое месиво.
Я бы непременно приказал доставить этого варвара в Рому для более обстоятельных разговоров, но он сам всё испортил, намекнув на то, что за его услугу неплохо бы и заплатить хотя бы тысяч десять золотых сестерций. Предательство из мести я вполне мог бы ему простить, но предающий за деньги – хуже падали. Я выхватил кинжал, который ты изволил мне подарить во время славной пирушки в термах Магнеция, и вспорол варвару брюшину, пока тот нёс какую-то чушь о семи полюсах силы.