Но не обошлось и без казусов. Цеха подготовки данных были небольшими, но зато их было много. Цех Аскот, цех Роботронов, цех карточных перфораторов, цех телеграфных аппаратов эСТэА-2М. и только на последних – Раиса Ивановна, прошедшая многолетний КГБ-вышкол. А вот карточными перфораторами заведовала маленькая чуть усатенькая с обворожением евреечка Маринка Гурик. Она была в ту пору на выданье и букетно-конфетный период приклеил к ней того ещё Жорика, который хотел находиться с ней чуть ли не круглосуточно.
Сам он слыл крепким фарцовщиком, и на его уже горбатились другие, а тут тебе влюбленность да ещё с поднадзором от КГБ за его Маринкой. Это было нечто. Его и гнали, и угрожали выслать за сотый километр, и посадить, и не выпустить в Израиль, и закрыть хотя бы на двое суток и там отбить медыбейцелы, но Жорик не сдавался. Он просто чувствовал, что-то должно прорваться.
И таки прорвалось. О том, что по всем вычислительным центрам Киева клепают дела на киевское инакомыслие узнали не сразу, но все. И смотрящим от КГБ пришлось спешно покинуть места сосредоточения закодированных отчетов. Не стоит забывать и взлет украинского инакомыслия после Хельсинки 1975 года. Всё оно было рядом, и с ним надо было считаться. К Маринке подошли с простецким вопросом о зарплате. Оказалось, что она техник на 80 рублей, и выработка ей не светит, а премий в её цеху как молока, которого не видали пока. А если бы вам стали доплачивать за одну звезду? За какую звезду? За младшего лейтенанта? Осведомителя? Ну, почему так грубо? Просто младшего лейтенанта Внутренних Войск.
Так внутренние войска это же тюремная охрана. Но зато вы смотрели бы не за заключенными, а за документами. А я за ними и так смотрю, а семья смотрит на выезд. Да и Жорика вы знаете. Ну, Жорика мы нейтрализуем, а надо будет - посадим. Посидит, образумится. А деточку во мне вы тоже нейтрализуете? У нас и в этой сфере имеются специалисты. Нет, спасибо. А понизим ставку на семьдесят. Нет, спасибо. Тогда вы уволены. И девушки восстали.18 аскотчиц, 27 суммировщиц,16 роботронщиц и 35 телеграфисток отказались набивать скотскую инфу КГБ о состоянии киевского инакомыслия.
Маринку не вернули, Жорика не тронули. Молодые со всем кагалом безо всяких препирательств умчались в Эрец, а мне было предложено покинуть РВЦ ЦСУ. Как, впрочем, еще двум-трем десяткам лиц, впрочем, не одной только еврейской национальности. Увольняли крымских татар и грузинов, азербайджанцев и белорусов. Спросите зачем? Да, чтобы в темную на задворках совка разбираться с непокорными украинками. Вот тогда девушкам на помощь впервые пришли представители украинской Хельсинской спилки. И тогда КГБ окончательно ретировалось.
Март 2016 г.
© Веле Штылвелд
Веле Штылвелд: Сага о марсианском посланнике Нгане
Мыслеформы: самому себе на заметку от себя же чуть прежнего. Больше камней, чем на обретенной жизнью литературной ниве я более не встречал: ни от обстоятельств, ни от людей. Фабулу повествования отыскивать сложно. Нет, как вам покажется тот очевидный факт, что где-то в Алжире, в самом центре пустыне Сахары во времена недавнего французского колониализма в конце сороковых годов разбился марсианский корабль. Или, вернее сказать, космический зонд, но с выжившим астропилотом. Вы, наверняка, о том не слышали. А вот местные охотники-триглодиты - те да, не только слышали, но и от взрывающейся приземлившейся капсулы отволакивали беспомощного длинноногого марсианина.
Вот и выходит, что сюжет этого внешне примитивного рассказа – всго лишь рефлексорнальная реакция. Тут я вынужден был употребить этот термин еще и потому, что именно мне предстояло отреагировать на как-будто бы случайное сновидение, возникшее словно из окрестного ноосферического ссора.
Привычно пребывая на универсальной для всех поэтов волне, я как-то прежде даже связывался с ним, и вот тогда мне вот что он неторопливо поведал. Прежде всего, о пилоте тамошнего космозонда. Он прибыл на землю в статусе Хранителя то ли Традиций Солнечной системы, то ли Наблюдателя с правом проведения локальной коррекции, то ли неким иным Макаром, но автохтоны Сахары его приняли за своего. И дышал немного, и пил и того меньше, и крепок был, и вынослив, и не стонал при явном ощущении дискомфорта, и чин, как видно, прежде имел немалый, но дал наколоть у себя на груди некий местный слоган, и при этом терпелив был до предпоследнего хрипа. Так и появилась на груди у него наколка, набитая надрезами кончиком грубо выкованного копья.