Затем претенденток отбирали из тех, у которых не были зубки на разъезд, и явные признаки сифилиса на ещё не обезображенных лицах.
- Так, этим повестки, а вот этих, как ты их только вычислил, писатель? Все трое сидят у меня восьмые сутки. А знаешь почему, вместо трех суток, восьмые уже парятся эти дурки?
Под балык и семгу было выпито уже не первую рюмку.
- Не-а, - честно признался Вениамин.
- Ладно, - резюмировал Алекс. - Ты хотел идти выписывать им повестки. Так что пошли. А то мне еще вечером читать заключения судебной экспертизы по делу о групповом изнасиловании.
- А кого выбросили из носилок? – полюбопытствовал Родман
- Если честно, напрочь луженную, но она предоставила доказательство: деми-пальто в сперме якобы трех концов с троих молодцов.
- Ну и? – с иронией зевнул Вольдемар.
- Да, там действительно сперма от четырех разных концов. Но не подследственных.
- То есть её насиловали регулярно? – поинтересовался Родман.
- С миру по нитке, - вежливо прервал щекотливое обсуждение адвокат. Приятели тронулись на улицу, где стояло районное ведомство Вольдемара, чуть выше домика семьи Ульяновых в Киеве. Домишко оказался столь же ленинским, и вошли туда приятели беспрепятственно. Возможно, что сам старлей от юстиции представил их как внештатных осведомителей. В ведомстве, в казенном старлейском кабинете уже не пили, а вот чайком решили всё-таки побаловаться. Родману, как самому неприкаянному, выдали трехлитровую банку, а сами: адвокат и старлей стали перебирать кипы документальных дел административно задержанных шлюх и аферисток, задавшись целью отыскать явно потерянное напрочь дело. Родман пошел в туалет, опорожнил мочевик, поставил трехлитровую банку, и тут обнаружил, что вода сочится в банку едва-едва. Стал ждать.
Чуть поднабрав воды, банку пополоскал, а затем снова набрался терпения и возвратился в кабинет только через двадцать минут. В кабинете без него снова пили. Но и ему заначили на донышке алюминиевой тюремной кружки, из которой он, поморщившись, выпил, и нагнулся за чайником, который сиротливо стоял в дальнем углу вместе с комплектным к нему электрошнуром. Чайник, как оказалось, стоял вовсе не на полу, а на деле некой Ребриковой Ксении Ниониловны и ее двух подельниц – мирных и тихих фармазонных клофелинщиц, о котором почти уже с отчаянием говорил Вольдемар.
- Придется, видно, переписывать заново. – сокрушался он накануне.
- Уже не придется, - успокоил нового приятеле Венечка. - Вот оно.
- Вот он зоркий глаз общественного контроля. Чур, только не смотреть! - Обрадовался Вольдемар, но тут же оборвал излишний энту-зазизм Венечки едва ли не на полуслове. Посмотрел дело сквозь стеклышки адвокатских очков Тригрошин:
- Так здесь же не тянет даже на административное наказание. Хочешь, я это тебе сейчас как дваджды два докажу!
- Ничего ты мне здесь, Алекс, доказывать больше не станешь. Да и Родману меньше знать – крепче спать. Ты только, Венька, не обижайся. Не твоего ума это дело. Мы служим Родине, а ты только вычислительному центру ЦСУ этой Родины, у нас и прав на ошибку больше, и понимание чувства Родины ширше.
За окнами проступал первомайский рассвет. Тут уж выпили: на коня! Затем пили чай, Вольдемар выписывал повестки, а Алекс с Венечкой травили сальные анекдоты. Допив коньяк, начали раставаться, когда из метродепо вышли на линии первые поезда, на одном из которых и убыл домой более не служивший своему странному Отечеству Родман.
1-го мая у Горсовета он стоял на белой отметке, обтекаемый с одной стороны пышнотелыми экономичками всех вверенных руководству страны ведомств, а с другой - прибывшими на демонстрацию по повесткам районного прокурора Вольдемара подследственными шалавами. Среди них были и Ксения Ребрикова с двумя обалдевшими от внезапной коллективной свободы подельщицами, и молодые хохотушки, сплошь доци номенклатурных работничков в американских джинсах, так опрометчиво обмененных на красное полотнище СССР.
С колонн неслось: Утро красит нежным светом, а диспетчерский отдел дружно сосал через виниловые трубочки домашний самогон пожелавшего остаться неведомым доброжелателя, стоявшего в том же строю, как раз в том месте, откуда в машину Генсека Горбачева за год до этого швырнули портфель с требованиями участников Генсельской группы.