Веле Штылвелд: Еврейское сало
Название этого небольшого рассказ, прямо скажу вам, чисто условное.Сам расказец касается поры последних феерических лет совка. По планете шествовал тысяча девятьсот восемьдесят второй год, а сам я был похож на странного оборотня из киносказки Александра Ромма “Морозко”.уже даже в ту пору - классической сказки, особенно в следующем контексте.
Когда я забредал в ту или иную госконтору в поиске работы и говорил с глубокой еврейской картавинкой:
- Здравствуйте! - мне тут же незамедлительно говорили:
- Досвиданье! - и так поступали буквально все, начиная с прыщавых сопливистых журналистов из морозовской газетенки “Товарищ” вплоть до последней машиносчетной станции.
Но на работу хотелось, как и просто кушать, желательно регулярно, хотя бы как в прежние инженерские годы. Одним словом, долго ли коротко, но набрёл я на одну такую контору, где без меня всё было как бы не так - вроде бы и шарашка крутилась, но всё в ней было не в и́ему и будто впрямь как бы не так…
А как, спросите вы, и я вам отвечу: не знаю как, но ка бы не так.
Вот пойди после этого и мне возврази, когда даже Мейерхольд со Станиславским здесь отдыхают.
Короче, я таки был взят на оклад старшего инженер-экономиста и отправился колесить по украинским плодоовощным совхозам на предмет проверки выработки плодоовощных и столярных изделий, но, прежде всего, плодово-ягодных вин, а также шахтных плантаций мицелия, собственно, грибниц в ту пору ещё диковинных шампиньонов, и́ вы не поверите, совхозных выработок ракушечника, распил которого шел на блоки установленной длины, ширины и высоты, чтобы было ясно, сколько же кубов этого камня вырезано, и если честно, то практически ниоткуда…
Просто саманные самопальные блоки очень часто выдавали за куда как более плотные блоки из ракушечника, и получали премию за хороший коэффициент плотности этих вымышленных блоков, за что столичному ревизору выставляли положенные на сей случай поляну, отчего я стал неукоснительно и честно спиваться под сибирскую да краснодарскую косорыловку.
От областных городов, где мне полагался отдельный номер, реже номер на двоих с каким-нибудь заметным нуворишем с кавказского региона, до места совхозной ревизии меня привозили на черной “Волге” марки Газ-27, но даже не в контору, а в совхозный столовую в так называемый “синий” зал. Там обычно была уже накрыта поляна, непременно разносолами - и мочеными с маринованными грибами рыжиками, лисичками, опятами и чуть реже диковинны́ми в ту пору шампиньонами.
Тушенная курица да свинина, гусь да кролик, дикий лось да кабанчик, море томатного сока и боржоми перемежались с простейшими водками да селёдкой под маринованным луком с лимоном, либо шубой под майонезом, но которой слоями шли отварные картофель свекла, морковь и сыро́й лук, поскольку без этого совхозная и казённая косорыловка ну просто сухо пилась. А ещё непременно подавались моченные грузди,да к ним едва ли не накануне испечённый каравай. Все это подносили и подавали крепко ряженые тётки - добротные, одна в одну, тётки из жён местных хозяйственников, которым не полагалось распотякивать на темы проверки, зато они умели петь светлые народные песни, среди которых в фаворе непременно была “Несе Галя воду”.
После́ этой итоговой спиванки шло подписание протоколов и пьяненькое тело очередного столичного проверяющего прямо с синей гостиной супаковочной кладью увозили в го́стинницу.
По итогам поездки все протоколы и часть передач перевозились в отдел, где и растекались ручейками круговой поруки по всей конторе, в которой уже повторной неслось и Несе Галя воду, и Роспрягайте хлопци кони, пока Галя на мешалась с конями на одном водопое…