Витя был теоретиком этого проекта и сплетал невесть откуда взявшиеся в его голове реле, провода и прочие электронные элементы в логическую схему, постепенно переходящую в электрическую. Среди специалистов она называется "принципиальная схема". В принципе, это не вызывало у меня особого удивления, так как я с детства был фанатом всяческих радиосхем и хорошо их читал безо всяких очков, а Витя носил огромные очки и выглядел вполне законченным интеллектуалом. Наш тандем выглядел гармонично. Витя был теоретик, я - практик. Он даже паяльник в руках не умел держать. Зато - в голове!
Витя был оригинален во всём. Первая его "засветка" перед ротой вызвала насмешки всех и моё искреннее удивление: "Зачем так выпячиваться?" Перед строем сержант строго зачитал перечень предметов, разрешённых для хранения в прикроватной тумбочке. Витя выпендрился с вопросом: " Можно ли ему, в виде исключения, хранить в тумбочке ещё тетрадь для стихов?"
- Каких стихов? - опешил от такой наглости сержант .
- Собственных! - скромно, но гордо ответил Витя.
- Н-н-н-у... разрешаю! - сказал интеллигентный сержант, демократичный после матерных частушек.
Рота дружно заржала. Особенно запомнился рослый водолаз-западенец с красной мордой. Второй раз он заржал, когда на вопрос "Кто украинец?", Витя быстро поднял руку. Вместе с водолазом. Витя мне напоминал Чарли Чаплина и, немного, Швейка. "Нечто" интеллигентное, в очках, ноги "врастопырку" с вечно "пустыми" сапогами (то есть, без портянок, на босу ногу), так как ничего не успевал и везде опаздывал. Он, как бы, специально нарывался на конфликт с окружающим миром: с сержантами, сослуживцами, уставом воинской службы, с собственным желудком и другими системами жизнеобеспечения.
Но первые его слёзы увидел я. При собирании схемы экзаменатора я обнаружил, что он работать не будет, так как "контакт одного реле сработает раньше и обесточит прохождение сигнала по контактам конечного реле". Витя расплакался от лопнувшей идеи, но через два дня принёс другую схему. Я её опять забраковал. Наконец мы "родили" шедевр и на нём успешно и с триумфом закрепили табличку автора-рационализатора... сержанта Ляховецкого Бориса Батьковича (отчества не помню). (точно помню - Наумовича, еврей из Саратова - Ве Ша). Немудрено, что "автор" после этого взял Витю под свою опеку.
Я же тщетно пытался лоббировать свои интересы в неравной борьбе против ретивого служаки-украинца, ещё вчера укрывавшегося со мною одной шинелью, Коли Кононенко. Коля с садистским солдафонским наслаждением ефрейтора, отрабатывающего первую лычку, раздавал направо-налево всяческие взыскания, наряды вне очереди и тому подобные прелести кнуто-пряничного ассортимента. Однажды Витя покорил меня (и, как мне казалось, всю роту) своими глубочайшими знаниями в вопросах арабо-израильского конфликта. Он так долго с упоением на политзанятиях освещал эту тему, что мы чуть не остались без обеда. После этой бесподобной "фултонской" речи украинца Вити Шкидченко антисемитские настроения в западенской части роты перешли в новую фазу. Началась длительная эпоха холодной войны.
Наконец пришёл день, когда сержант Ляховецкий собрал роту для обсуждения "так называемой, высосанной из пальца проблемы Шкидченко". Я в ту пору уже считался закадычным другом Вити, доверительно читающий его "запретную" тетрадку:
«Я сегодня целовал твои глаза.
Ткало солнце над землёю вечер.
Уходили в небо облака
и твои чуть-чуть дрожали плечи...»
После дворовых блатных семиструнных песен это мне казалось настоящей поэзией, но... перейдём к прозе! Первым выступить в защиту Шкидченко сержант Ляховецкий предложил мне. И тут начался АКТ Предательства Друга. Я, воспитанный интернатовским Кондуитом, сразу попёр в Швамбранию, и занял сторону коллектива. Начал что-то мямлить про Витину неадекватную реакцию на шутки, подтрунивания и приколы, обращённые в его сторону, что надо, дескать, относиться с юмором и самоиронией к "издевательствам" сослуживцев, что это всё ерунда и не стоит "париться". Разочарованный сержант попросил выступить других. После шквала обвинений и нападок на Витю, полного разноса его выпендрёжно-чаплинских замашек вдруг, неожиданно, встал Саша Полынько (этнический укаинец родом из Северного Казахстана), здоровый слоноподобный будущий сержант. Для меня это был гром среди ясного неба.Саша полностью в пух и прах разнёс мою концепцию и обрушился с обвинениями на весь " дружный воинский коллектив". Такого стыда и самоуничижения я не испытывал больше никогда в жизни. Я краснел, я бледнел, я потел и раскаивался.