Сказано – сделано. В Подземном Царстве это быстро устроить.
Не успевает Габриэль и поприветствовать нового демона, вышедшего ему навстречу и рассказать, что Азазелю ему нужно передать кое-что, как Габриэля уже, не дав ему сказать, усаживают за пиршественный стол. Тут самые изысканные и тонкие яства, каких не бывало на столах ни одного короля или властителя земного – всё, что хочешь, чего пожелаешь! Фрукты, мясо, рыба, десерты – ешь! Пей самые лучшие вина и ликёры – опьянения не будет, только вкус, распаляющий всё большую жажду, только специи, которыми щедро благоухают все блюда, пробуждая дикий голод.
Габриэль знает, что нельзя есть и пить, что здесь старается демон Вельзевул, что не будет никогда сытости от кусочка, что можно так здесь и умереть, не переставая есть, и желая ещё и ещё, что пробуждается всё больший голод…
Но как не приглядеться хотя бы из эстетического наслаждения к тонким лепесткам тёмного шоколада, покрывающим аппетитную золотистую корочку гуся? Как не вдохнуть аромата самых сочных и душистых яблок, которые уложены вокруг серебрящихся боков форелей? Как не обратить внимания на возвышающиеся замки, настоящие замки из удивительно лёгких и пористых бисквитов?..
–Не ешь…– шёпот быстрый, совсем быстрый, едва различимый. Габриэль отвлекается от созерцания целой башни взбитых разноцветных сливок, пытаясь понять, кто ему сказал, озирается, но не знает. Рядом Лилит, Вельзевул, Астарот, Велиал, Абаддон, Самаэль и прочие демоны высших чинов, которым нет нужды спасать своего вечного врага.
Но всё же кто-то… неужели Михаил был прав? Свет бывает даже здесь? Или что это? Милосердие? Тоска по себе?..
Тут же у пиршественной залы танцовщицы и музыканты – десятки самых прекрасных мужчин и женщин, которые отдают себя во власть музыки и танцев. Тела у всех гибкие, сильные, заглядеться невольно легче лёгкого, и пусть грех это для Габриэля, но и он не может просто не смотреть.
Завораживает человеческая красота! Завораживает недолговечностью и живостью. Лица красивые, словно выточены искусным мастером, движения будто сама природа ведёт их танцы, а не воля тьмы…
–Не смотри, – повторяет невидимый предостерегающий и Габриэль снова не может понять, кто это.
А музыканты играют – играют что-то своё, людское, о страсти, об ошибках, и о любви, не о безусловной, а о любви к красоте, к жизни, к наслаждению.
–Не слушай, – напоминает голос и Габриэль схватывает движение возле себя.
Азазель.
–Вас-то мне и надо! – Габриэль поднимается рывком, не успев даже сообразить, что говорит, – я…
Но Азазель делает знак Габриэлю следовать за собой и уводит его сквозь тёмные и холодные галереи от тепла и жара, который очень быстро становится настоящей духотой, сдавливающей и плоть, и сердце, и душу, и вечность.
***
–Здесь всё не настоящее, – говорит Азазель, когда наконец оказываются они один на один с Габриэлем в покоях высшего демона, – еда без вкуса, лишь пресность дарует и ещё больший голод. Вино не пьянит, лишь раззадоривает жажду. И даже те блудники и блудницы, что были представлены в зале, не унимают ни огня, ни страсти, лишь толкают во всебольшую похоть.
–Зачем тогда всё это? – Габриэль не понимает. Его сражает внезапная откровенность павшего ангела.
–От тоски, – отзывается Азазель, – а кто-то и не доходит, не чувствует, ходит, смотрит, радуется, а по факту…
Азазель не заканчивает фразы, идёт к своему столу, вытаскивает маленький глиняный кувшинчик и два кубка, бодро разливает из кувшинчика и подталкивает один кубок Габриэлю.
–Я не буду! – Габриэль знает, что выглядит дураком, хуже того – напуганным дураком, но не может не отстраниться без такой резкости.
–Пей! – велит Азазель. – Оно с земли. У него есть вкус. Горький, но настоящий.
Габриэль знает, что нельзя принимать от демона ничего, но… разве Михаил не принял помощь Сельдфигейзера и не стал ключом к спасению самого Сельдфигейзера? Может быть, надо поверить? Азазель мог позволить Габриэлю остаться в зале, среди яств и порока, но вот, увёл, раскрыл глаза, а до этого предупреждал…
Ум заходит за разум, и Габриэль, скорее, чем может сообразить, отпивает из кубка. Рот тотчас обжигает горячей горечью, которая скользит куда-то вниз по телу, отзывается неожиданным удовольствием.