–Голосуем! – объявил архистратиг.
Габриэль посмотрел на Марию, посмотрел на Елисавету и выбрал вторую. Он считал, что у будущей матери сына Небесного должен быть нрав строгий и дисциплинированный. В глазах Елисаветы и стояли та самая строгость и…печаль. Серьёзный взгляд понравился Габриэлю, и он голосовал за неё, оправдав себя тем, что Мария веселее и вообще готовится к браку.
Голосов оказалось поровну. Архистратиг тогда помрачнел и велел поднять данные о предках той и другой кандидатки. Тут-то и был сделан выбор: оказалось, что мать Марии – некая Анна, долгое время страдала бесплодием. Однажды она обратилась в мольбе к небу и обещала, что посвятит своего ребёнка служению Владыке, только пусть Владыка его ей дарует.
Так и был сделан выбор. Габриэль принял его как и все. Так Мария стала Пречистой Девой, Матерью Небесного Сына и прочее, и тому подобное…
***
–Светлейший, мне бы только увидеть его! – она была скромна по своей сути, но Габриэль уже давно заметил за людьми интересное: если сделать человека избранным, выбрать для него какой-то путь, он быстро уверяется в своей исключительности и жаждет привилегий.
Конечно, Мария не была похожа, например, на Авраама, который требовал на каждом шагу к себе особенного отношения и всех утомил рассказом о своём геройстве.
–Я сына мог любимого в жертву принести! И его не пожалел. А ты?! – была его любимая присказка в последние годы перед смертью.
В посмертии лучше не стало. Он утомил всех и был сослан в дальний угол Небесного Царства. Мария не была требовательна к себе как он, не жаждала внимания и почти всегда прятала лицо, и до сих пор молилась, но тоже невольно уверовала в то, что если она избрана – ей можно и просить, и требовать.
Хотя Габриэль знал другой закон, более действенный: если ты для чего-то избран и кем-то выбран, кем-то, кто сильнее тебя, то и нельзя тебе больше, чем другим, ибо будешь ты примером.
–Не положено, – ответил Габриэль холодно. – Воля небес.
–Он мой сын!
–Он не твой сын. И никогда твоим не был. Он сын Владыки, посланный людям. Он сын Неба для всех людей.
–Разве я не человек? – губы Марии дрожали, она крепилась, хотя слёзы готовы были брызнуть у неё из глаз снова.
–Уже нет, – ответил Габриэль. – Ты – святая. Я же говорил о живых обыкновенных людях. Сын неба для них.
–Он мой сын…– Мария помотала головой, не желая примиряться с жестокостью его слов. – Разве многого я прошу? Я видела его всё его детство, и затем…немного. А в последний раз я видела его на горе. Он воскрес, и лицо его было без следа побоев и крови.
–Да, это была ваша последняя встреча,– Габриэль смягчился. В конце концов, она не виновата. Она была очень молода, когда услышала вестника, сообщившего ей, что явит она сына небесного и умрёт тот вскоре для спасения людского рода. С этим нельзя смириться. Особенно нельзя, если видишь, как взрослеет тот, кому суждено умереть, у тебя на глазах.
Мария обратила на него взгляд. Сколько ещё может она рыдать? сколько ещё в ней скрыто слёз? Габриэль не знал, но знал, что люди по-прежнему продолжают его удивлять.
–Последняя встреча, – сказал Габриэль, – увы! Его не могут видеть в Небесном Царстве те, кто рождён человеческим племенем. Спроси, Пречистая, у апостолов, пророков и святых, что знали твоего сына на земле, что встречали его…спроси их, чтобы убедиться, что я не лгу – видели ли они его здесь?
Мария молчала.
–Не видели, – ответил архистратиг за всех. – Но ты можешь мне не верить. Можешь спросить, да. Но я тебе пытаюсь объяснить, а ты попробуй понять. Он был явлен в людской мир и для людей. Ты видела его, пока была человеком. Теперь нет. Ты не ангел, и не можешь видеть всех, кто…
Габриэль осёкся. По-хорошему, даже ушедшим людям нельзя называть и слова об этой стороне посмертия. Нельзя им знать, что есть множество мученических существ и вообще существ, которых люди никогда не видят, нос которыми живут бок о бок. Некоторые, особенно чувствительные, могут замечать неожиданное касание…лёгкое, почти незначащее. Иные же могут даже видеть шевеление краем глаза или неожиданное помутнение, вплоть до силуэта в зеркале.
Но людей такого рода мало. Да и не верят они тому, что видят и чувствуют. В этом их благо. Не умей они оправдать всё это «показалось» и «усталость взяла своё», пришли бы в ужас, узнав и увидев, кто их окружает.