Но Мария не прислушалась, и не уловила, на счастье Габриэля, опасного кусочка фразы.
–Я просто хочу его видеть, – упрямо повторила она. – Почему Господь не отвечает мне? Почему столько жестокости ко мне?
–Осторожнее, – укорил Габриэль, – не стоит Пречистой Деве, вознесённой в Пантеон Света жаловаться на жестокость. Это пробуждает гордыню и нехорошие слухи. А за это и слететь можно с небес.
–На землю? – глаза Марии полыхнули нехорошим огоньком.
–Ага, размечталась, Пречистая! – Габриэль решил грубо на корню перерубить всякую подобную инициативу. – Про Чистилище слыхала?
Мария вздрогнула. Уже хорошо. Слыхала и боится!
–Но туда же…Светлейший, – она растерянно взглянула на архистратига, – там же души, что умерли в мире с Господом, но нуждаются в…
–Это раньше, – усмехнулся Габриэль, – а потом уплотнение, уравниловка…словом, сейчас это что-то вроде места, куда мы и не только мы отправляем особенно буйных и яростных. Ну там тех, кто не желает мириться со смертью, или тех, кто хочет поспорить с кем… и выход оттуда редкий, можешь мне поверить.
–Ничего не понимаю, – Мария покачала головой, – разве грешная я в своём желании и не чиста я в своей мольбе? Разве много я прошу? Разве смысл света я извращаю?
Габриэль помолчал. Человеческая душа – самая загадочная. Он служил этим душам уже не одну тысячу лет, и до сих пор не понял очень многого. А началось всё с того, что людям очень захотелось явить в себе страдание, ну не могли они без этого. Тосковать начали. Так Адам и Ева, захотели страдать.
Позже Габриэль прочёл в людских книгах, что Адама и Еву искусил какой-то Змей, и повелел им сорвать запретный плод… на этом месте Габриэль захлопывал книгу, зная как очевидец, что не было в Эдеме искусителей. Это всё они. Люди. Им захотелось взять то, чего нельзя. И напрасно Владыка предупреждал их о проклятиях на весь их род – захотелось страдать.
–Люди…– промолвил Габриэль, и Мария вздрогнула, вырываясь из своего страдания:
–Светлейший?
–Что мёртвые, что живые! – Габриэль уже не стеснялся в выражениях. – Вы и без того цари мира. От каждой же жертвы ноете так, словно ноша вам невозможна! Ты, Мария, не сомневайся. Я горе твоё понимаю, но не твоё это дитя. Не собственница ты ему. Не тебе его и видеть. Не тебе решать, появляться ему перед тобою или нет. Ты и без того отмечена, и получила больше его присутствия, чем другие! Так не смей заявлять свои права на то, что тебе не принадлежало! Он не твой сын. Не твой.
Мария беззвучно рыдала. Она привалилась к стене, закрыла половину лица платком, спряталась от его ужасной правды. Правды, которую до неё уже доносили неоднократно и в разной степени мягкости. И та правда, которую она никак не желала принимать, против которой восставала.
–В самом деле, Пречистая! – Габриэля её страдание снова смягчило, – его присутствие растворено в мире. И здесь ты не видишь его, не увидишь, но разве не чувствуешь ты здесь той же благодати и того же покоя, что ощутила ты в день его рождения? Разве нужно видеть солнце непрерывно, чтобы знать, что оно греет тебя?
Плечи Марии вздрагивали. Она понемногу успокаивалась, слова находили отклик.
–Ты видела слепых, Мария? – Габриэль чувствовал подступающую победу, но сохранял мягкость в голосе, чтобы не спугнуть её. – Они не видят моря, но чувствует его свежесть, они не видят дождя, но чувствуют его капли. Они не видят цветов, но чуют их аромат. Ты не увидишь своего сына, но если ты закроешь глаза, ты ощутишь его присутствие, потому что присутствие – это больше, чем зрение и взгляд в глаза.
Мария отняла от заплаканного, когда-то красивого и молодого лица платок, ей стало легче. Срывающимся голосом промолвила:
–Спасибо тебе, Светлейший! Вразумил моё горе… да, я могу и должна укрепиться.
Она кивнула сама себе, подкрепляя свою решительность. Габриэль улыбнулся ей ободряюще:
–Ну вот! Ты была известна кротостью и милосердием, так прояви их и сейчас.
***
Габриэль чувствовал себя героем, возвращаясь назад. Он разобрался с проблемой, которая давно висела над небесным Царством, утешил Пречистую Деву и даровал ей силу к новому дню – чем не подвиг?