— …Это все из-за тебя… — сказал Ирину Милиан Ворон и отвел глаза. — Ты все время орал на него за то, что он тормозит отряд.
— И потому он сбежал? — усмехнулся в ответ Ирин. — Сделал ноги по-тихому. Сам знаешь, что он нас без охраны оставил под утро.
— Ты в своем уме? — почти гневно произнес Милиан. — Он умер. Умер, понимаешь? Спроси Джармина, если мне не веришь… И ради кого умер? Ради нас троих, тебя в том числе! Смотри: Джармин дышит почти свободно. Почему? Да потому, что Бала ушел, чтобы отвлечь ту тварь, что идет за нами. Он собой пожертвовал, чтобы дать нам время…
— В таком случае, не будем терять это время, — невозмутимо заявил Ирин. — Пошли… — с этими словами он подобрал рюкзак и зашагал вперед. — И не обвиняй меня, — добавил он, обернувшись. — Я Балу жертвовать собой не просил. И погиб он не за меня, а за Орден, так что это героическая смерть, а не повод для причитаний.
У Милиана ответные слова так и застряли в горле. Нет, внушать что-либо Ирину было бессмысленно. Ворон измученно вздохнул, опустив плечи, и встретился взглядом с Джармином.
— Не переживай, Мил, — сказал мальчик и чуть слышно рассмеялся… таким знакомым, виновато-рассеянным смехом, совсем, как Бала. Это было как наваждение, оно быстро исчезло; Джармин, несмотря на то, что, кажется, помнил всех ушедших, все же оставался самим собой.
— В одном Ирин прав, — покачал головой Милиан. — В том, что Бала — герой. Я бы не сумел, наверное… — он не договорил…
Порошок равнодушия немного сгладил боль потери. Да и сама боль была глухая, глубокая; вряд ли она сумела бы сиять для детей тьмы ярко…
Балу Милиан вспоминал часто, чуть ли не каждую минуту. И почему-то не мог поверить, что чернокожего лекаря больше нет в живых: слишком веселым он был, слишком любил жизнь…
…Один за другим, минули еще три дня, на исходе последнего из которых с Джармином вновь случился тяжелый приступ удушья. Мальчишка мучился всю ночь; вместе с ним не спал и Милиан — не в силах ничем помочь Джармину, он просто сидел с ним рядом, пытаясь хотя бы поддержать его морально. Джармин пережидал свою беду молча; молчал и Милиан, готовясь к худшему. Ирин тоже бодрствовал и на всякий случай держал стрелу на тетиве.
Вскоре все трое услышали неспешные шаги: что-то большое и черное неспешно двигалось вокруг из маленькой стоянки, словно выжидая момент, когда главный его противник сдастся и обессилит. Тварь осмелела, раз подошла так близко, и теперь ее поведение давало понять, что бой неминуем.
Этот бой должен был стать для троих амбасиатов последним. Даже с памятью и способностями Косты, Джармин все равно слишком мал и слаб физически, чтобы сражаться со взрослой опытной тварью. Полагайся дрекавак на зрение, подобное человеческому, он бы напал незамедлительно. Но его взор встречал лишь ужасающий монолит воли, словно несколько могучих душ слились воедино в одном теле. И воин, обладающий такой волей, был для твари страшен, как неведомый монстр, и притягателен, как драгоценнейший и прекраснейший бриллиант…
Шаги… осторожно обходящие стоянку. Темный силуэт, неспешно плывущий в просветах между деревьями… Никогда еще Милиан не знал такого страха; он уже мысленно молил судьбу о том, чтобы все кончилось скорее, даже если им всем суждено погибнуть здесь, — ожидание было хуже всего. Взгляд Ирина, отчаянный, как у человека, которому уже нечего терять, говорил сам за себя… Джармин же лежал на спине и смотрел широко распахнутыми глазами в небо, почти не моргая. Изредка, с огромным трудом, он делал вдох, за которым следовал медленный, сипящий и булькающий выдох… у него, наверное, уже просто не осталось сил, чтобы бояться.
…Когда вначале постепенно стихли шаги, а потом свободнее вздохнул Джармин, Милиан не поверил своему счастью. Так же чувствовал себя и Ирин; в простой и искренней человеческой радости он предстал перед взором товарищей совершенно другим человеком. Даже подумалось вдруг, что вот он, настоящий Ирин — неплохой, в общем-то парень, с приятной улыбкой и светлыми глазами… Таким его в последний раз видели тогда, когда он лицезрел солнце мира-первоисточника в трансволо Пая. Но, как и тогда, сейчас Ирин Фатум быстро «взял себя в руки» и за несколько мгновений вернул лицу отталкивающую суровость, глазам — фанатичный блеск.
— Кто-то идет, — сообщил он, прислушавшись.
— Люди… — с улыбкой произнес Джармин. — Это люди…
Судя по всему, он был прав: окажись это дети тьмы, кашель вернулся бы незамедлительно. Но дыхания, напротив, становилось легче с каждой минутой.