И кем должен считать себя ты, когда тебе как марионетке раз за разом внушают, что ты должен делать, и от чего ты не способен отказаться. Если откажешься - баланс внутри тебя уже нарушен, мозг зациклен на вкусной пище - будешь испытывать муки голода, к тому же сопровождаемые взглядами, соответствующими твоей "неразумности".
Я сидел в зале. Матушка готовила обед на кухне. Мы только что что-то обсудили. Наполняющая меня энергия стала наливать меня радостью, и я пришел к какому-то открытию, которым захотел поделиться с матушкой. Я бросился к ней на кухню. Она стояла у плиты. Едва я произнес то, что хотел, как она вдруг резко с негативом повернулась в мою сторону. Я чуть не схватился за сердце. Сказав ей то, что считал сказать нужным, я пошел в свою комнату, лег на кровать и, проклиная ее и жалея себя, таким образом стал проводить время. Я бы не стал делать последнее, если бы не чувствовал, что проваливаюсь в бездну или вишу над ней. Левая половина моего тела стала черной и как-то ра зомкнулась на составляющие ее части, похожие на психические каналы. Между этими каналами виднелась глубина. Параллельно с этим я начал чувствовать схождение с ума. Я был в предпсихозном состоянии.
Пролежав до обеда, я вдруг стал обнаруживать, что с ума не только не схожу, но и то, что наполняющая меня энергия отодвигает все мои негативы и страхи и опять делает меня собой, а мое настроение радужным.
Я встал и пошел заниматься своими делами. На матушку я смотреть не хотел. Пустоты зияющей бездны заполнила моя энергия и существование бездны подо мной стало мне безразличным. Я вспомнил, что подобный опыт я переживал после общения с Павитриным, который подвозил мне картошку этой весной. Приближался мой день рождения и он пригласил меня обсудить книгу "На пути к сверхчеловечеству" Сатпрема. Как я был уверен, пригласил для того, чтобы не идти ко мне на день рождения, а поздравить меня у себя дома. На день рождения он ко мне не пришел и не поздравил по телефону.
"Не отвечать" стало моей догмой. Общаясь с людьми, я стал пытаться экономить даже на приветствиях, хотя здороваться со всеми не переставал. Люди не переставали меня поражать. Для меня было аксиомой - "хочешь взять - отдай", равно как и свобода действий и духовная чистота. Не захоти они здороваться и пройди мимо - я бы и просто это воспринял и не стал бы "загибать пальцы" - я умею уважать и плохое настроение. Да мало ли у человека причин не открывать свою душу. Только если он, не здороваясь, в чем-то заблуждается, он сам себя обделяет.
Но мои знакомые не хотели проходить мимо без приветствия, и хотели вытянуть его из меня в первую очередь. Это, как и любое насилие, меня не могло не бесить. Открыто я это не выражал, но и не скрывал сильно. Из высокомерного отношения отношение большинства стало выравниваться. На рецидивы я стал проявлять свои.
-Может, это я виноват? - думал я. Но нет. Простая логика го ворила мне, что скорее все сошли с ума, чем я.
Один неблизкий сосед по даче поразил меня больше всех. Я стоял на крыльце, когда он вышел из-за поворота дороги. Я зашел в дом и, попив, вышел на крыльцо опять. Увидев меня, он стал сморкаться. "Вот это приветствие!" - подумал я. Я подозревал, что если бы я дождался его приближения не заходя в дом, сморкаться он, наверное бы, не стал. Но в чем же я изменился, лишь зайдя в дом и выйдя из него? Эта обусловленность души является камнем преткновения любого, ей обладающего. Тогда я был в силе и не стал давать ему вешать на себя сглаз, так как душа моя еще не была в окончательной форме, и сопроводил все его реакции своими подобными. После моей последней над дорогой остался висеть болящий кусочек его души, созерцание которого вызывало у меня сочувствие.
С началом понимания, на что надо не отвечать, что пришло только осенью, я научился поглощать психические негативы незаметным мысленным посылом в последние, лишь отражая их от себя, в результате чего сразу восстановил открытые доверительные отношения со всеми близкими и знакомыми, ставшими близкими. В случае же их привычки к этому, просто рассказывал им об этом, как о не только их личном здоровье, и посоветовал также в общении поглощать психические негативы лишь мысленным напряжением. Я мыслью ставил щит или просто отражал то, что считал незаслуженным для меня негативом.
Вскоре после приезда матушки я почувствовал, что всем телом сосу энергию из окружающего меня пространства. Прослойка воздуха вокруг меня как будто стала кристальней, холодней и разряженней остального воздуха. Если это и был вампиризм - это был вампиризм санитарный. Я чувствовал, что очищается вся атмосфера вокруг меня, что скоро люди смогут лечиться лишь находясь от меня в непосредственной близости.
Однажды утром тренировки принесли мне особое удовлетво рение, и я уехал на огород на велосипеде. Матушка следом за мной приехала на автобусе. При ее приближении я почувствовал нечто новое. "Проголодалась я вдруг с чего-то", - воскликнула она помолодевшим голосом. Я напрямую почувствовал, с чего. Так же как и то, что мне надо усилить тренировки.
Главная проблема в общении с людьми заключалась в обусловленности душ большинства и в том, что свое отношение они строят после общения, и не показывают или боятся показать положительное в ходе общения.
В это время я начал видеть Его. Он не был личностью. Это было что-то безликое, вызывавшее трепетные чувства. Если представить Его в виде образа, это был огромный диск где-то внутри меня. Мой внутренний объем стал принимать все возрас тающие размеры. Мой постоянный взор в себя, скользя мимо прозрачных стенок боков, иногда далеко в себе упирался во чтото непрозрачное, откуда шел голос. Я не знал что это, а постоян ное принятие внутренней реальности такой, какая она есть сделало его совершенным. Даже холод, шедший часто от безликости голоса, не мешал мне чувствовать в нем того, кто не предает.
Однажды, повздорив с матушкой, я услышал от Него, чтобы я сдерживал радикальность в отношениях с ней, после чего я стал относиться к нему с особенной внимательностью.
Но душевная боль и чувство опустошенности не проходили. Не проходили они и потому, что я часто не знал что мне делать. Жить мне не хотелось. То, что я хотел сделать с Павитриным и Сатпремовым, казалось мне чрезмерно большим для моего удовлетворения, а меньшего делать не хотелось. Поэтому я не мог принять даже решения, которые людям кажутся обычными. Я думал, есть ли во всем в этом смысл?
Тем не менее делал ремонт в доме и работал на огороде я в удовольствие и в полноту возможностей, ежечасно прерываясь на 10-15-минутные тренировки. Утром и вечером тренировки были по полтора -два часа.
Успокаивающей мантрой для меня была еда. Заметив ее умиротворяющее меня действие, я стал сознательно садиться за стол произвести очередное успокоение. Тем более оправдывая этот свой прием пищи, если нервы мне взвинчивала матушка.
Когда я ел, я наполнял не только желудок. Я ощущал, что при этом наполняются все участки моего существа вплоть до головы. Голова при этом была важнее всего. Мне не нужно было ждать, пока пища усвоится. Полное наполнение желудка влекло полное наполнение и отделов головы и тела.
Тем не менее боль продолжала оставаться душераздирающей. Она стала частью моего существа. В любом плохом обязательно должно присутствовать и хорошее. Но она была такой, что заслоня ла мне собой все мои чувства, и мне стало казаться, что мой случай - исключение из этого правила. Но тем не менее я стал думать, а может быть, мне стоит поискать хорошее от этого внимательней.
Задумавшись над этим и одновременно с ней где-то в глубине моего тела на уровне пояса я начал чувствовать нечто вроде полосы, показавшейся мне одной из параллелей моей ауры. Чувство, которое несла эта полоса можно назвать глубоким удовлетворением от переживаемого, что дает мне духовный опыт. На этой полосе боль уравновешивалась, я переставал ее ощущать как боль, и в этом я, понятно, начал находить хорошее. Здесь я просто получал награду за терпеливость.