Что это значит? Может быть, сам Иисус считал еврейские законы эксцентричными, странными и забавными? Конечно, нет. Может быть, он считал их плохими, бесчеловечными и нуждающимися в радикальной реформе? Ничего подобного. Ни в одном из этих смыслов Иисус не «выступал против Закона». Такой вывод был бы поспешен и анахронистичен. Дело в другом. По мнению Иисуса, строгое следование Закону в качестве защиты от язычников и укрепления национальных идеалов стало симптомом проблемы, а не частью ее решения. Наступает Царство Единого Истинного Бога. И оно предполагает не закрытость, а открытость и свет Израиля миру. Израилю не подобает злобная ревность (отплатить язычникам их же монетой[1370]): он должен подставлять другую щеку и проходить два поприща. Любовь к врагам и запрет вооруженного восстания — не критика Торы как таковой, а принципиально новая интерпретация израильской отеческой традиции. Соглашаясь, что особое призвание Израиля — светить миру, Иисус проповедовал, что отныне, когда обетования начинают исполняться, символы израильской уникальности теряют свою безусловность[1371].
Такой научный подход не стоит труда окарикатурить: мы, дескать, проецируем на Иисуса современный эгалитаризм, желая увидеть его отражение на дне исторического колодца[1372]. Однако будем справедливы к фактам. Раз Иисус отделял своих учеников от остального Израиля, тем более — от язычников, его едва ли можно считать эгалитаристом в современном понимании. Да, он обращался ко всем людям без исключения. Но проповеди Иисуса сопутствовал и жесткий эксклюзивизм: в богоизбранный народ входят только «слышащие его слова» и следующие за ним[1373]. Переосмысление им представлений об истинной семье — мощный символический вызов обществу, в котором акцент на семью и этнос сам стал символическим. В любом случае подобного рода доводы не отдают должное очевидным фактам. Позиция, занятая Иисусом по отношению к символам еврейской идентичности, базировалась не на желании основать новую религиозную или этическую систему и, уж конечно, не на «оппозиции» «иудаизму» как религиозной системе, а на убежденности в том, что наступила кульминация израильской истории, принеся с собой великий шанс и великую опасность. Шанс, по его мнению, лежал в его Вести о Царстве, опасность — в поглощенности Израиля существованием и освобождением себя как нации и в символах, способствовавших этим идеалам.
Поэтому я считаю, что конфликт Иисуса с его еврейскими современниками (особенно фарисеями) следует понимать как конфликт альтернативных политических программ, вызванных альтернативными эсхатологическими верованиями и чаяниями. Иисусово провозвестие Царства не укрепляло, а оспаривало идеалы революционной ревности, владевшие большинством фарисеев. Неудивительно, что Иисус подвергал сомнению и большой упор на символы, ключевые для такой ревности: субботу, пищевые запреты, этническую идентичность, отеческую землю и, в конечном счете, Храм. Бросая вызов этим символам–ориентирам, Иисус не «выступал против Торы» как таковой. Не оспаривал он и богоизбранность Израиля. Иисус предлагал альтернативное понимание судьбы и предназначения Израиля, альтернативный вариант израильского Рассказа, альтернативу благочестию, выражающему себя в националистических символах. Подобно остальным еврейским движениям и партиям, в процессе переосмысления израильского призвания он утверждал его. Очевидно, что это было революционно. Потому–то во всех эпизодах до акции в Храме Весть Иисусова столь загадочна и таинственна.
Это перестанет быть удивительным, если мы внимательнее рассмотрим два символа, относительно которых велись споры: суббота и пища.
(ii) Суббота
В синоптических Евангелиях есть четыре, а в Евангелии от Иоанна — два рассказа, где суббота — центральная тема[1374]. Здесь я опять не согласен с анализом, проделанным рядом ученых, включая Эда Сандерса[1375]. Его точку зрения легко резюмировать:
1372
Так, Fredriksen 1995a
1373
Ср. Sanders 1993, 235: «По всей видимости, Иисус считал, что его ученики — избранники Бога». Это явно не анахронистическая проекция современного эгалитаризма.
1374
1) Мк 2:23–28/Мф 12:1–8/Лк 6:1–5; 2) Мк 3:1–6/Мф 12:9–14/Лк 6:6–11; 3) Лк 13:10–17; 4) Лк 14:1–6. У Иоанна: 5:2–18; 9:1–41. Ср. Евангелие детства 2:1–5.