Упоминание о случаях, которые отменяют заповедь о субботе[1389], — не просто юридический поиск прецедентов. Иисус помещает свою деятельность (через которую наступает Царство) в контекст того, что израильтяне давно знали, но теперь по слепоте своей не видели. Одурманенные собственными идеалами, они не могли распознать приход Царства, хотя оно стояло перед ними в плоти и крови.
Естественно, в ходе устной передачи эти рассказы сокращались. Я думаю, что ранние христиане их не только не выдумали (для решения новой ситуации), но даже сгладили в них острые углы, ибо породившая их острая политическая ситуация ушла в прошлое, и на повестке дня стояли другие вопросы[1390]. Столкновение программ, которое сделало споры о субботе тем, чем они были в служении Иисуса, не имело шансов повториться в той же самой форме[1391]. Опять перед нами двойное сходство и двойное различие:
Сандерс упорно видит в рассказах о спорах по поводу субботы галахическую проблематику, словно основной вопрос здесь, выступал Иисус против Закона или нет. На мой же взгляд, они затрагивают эсхатологическую программу Иисуса, причем основной вопрос — утверждает ли Иисус, претендующий на то, что через него приходит Царство, ключевые символы ревностного Израиля. И ответ дается отрицательный. Иисус верит в Бога Израилева. Он признает богоизбранность Израиля и его эсхатологическую надежду. Но ключевые моменты традиционного богословия и традиционных чаяний Иисус подвергает радикальному переосмыслению.
Еще ярче это можно видеть в загадочных словах Иисуса по поводу пищевых запретов.
(iii) Пища
Аналогичную тему мы встречаем в многогранной истории из Мк 7 и Мф 15. Иисус снова спорит с некоторыми своими современниками по поводу ключевых для самоопределения тогдашнего Израиля символов, — на сей раз, пищевых запретов[1392]. Много научной литературы написано о том, выступает ли здесь Иисус против Закона. К данному вопросу я подхожу так же, как и к полемике относительно субботы. Поэтому можно сосредоточиться на релевантных деталях.
Многогранность отрывка обязана переплетению трех тем.
• Начало эпизода: спор по поводу омовения рук.
• Продолжение эпизода: Иисус обличает фарисеев за то, что они отменяют Писание своими преданиями.
• Завершение эпизода: таинственное высказывание с последующей длинной речью о подлинной чистоте: важна не пища, а состояние сердца.
Не исключено, что отрывок соединяет три разных случая или типа случаев в один. Если так, наш подход к интерпретации Иисусовых высказываний под угрозой не окажется. Однако не будем спешить относить многогранность отрывка за счет работы редактора. Отметим, что первые две дискуссии (об омовении рук и пище) объединяет тема чистоты. За ней стоит и знакомая нам подоплека: верен ли Иисус символам израильской идентичности? Возникает естественный вопрос: кому решать, что составляет верность? Если взглянуть на текст в такой перспективе, нетрудно увидеть ответ, который он дает. Иисус оспаривает право фарисеев мерить верность собственными истолкованиями Торы. Он говорит, что его интерпретация верна, а их — ошибочна. Он также говорит, что истинная чистота — это чистота сердца, к которой не имеют отношения обычные законы чистоты, а значит, и одна из главных дефиниций принадлежности и верности иудаизму[1393].
По моему мнению, эта проблематика скорее характерна для служения Иисуса, чем для жизни ранней Церкви. Марк объясняет читателям еврейский обычай омовения рук. Если они нуждались в подобном объяснении, их едва ли серьезно волновал вопрос, соблюдать ли еврейские законы о чистоте[1394]. Отметим еще переход от загадочного публичного заявления к конфиденциальному объяснению. Он вполне естественен, если учесть глубоко политический и полемический окрас Иисусова высказывания о чистоте. «Оскверняет человека не то, что входит в него, но то, что выходит»[1395]. Эти странные слова сами по себе остались бы провокационной загадкой. Марк же сообщает, что Иисус объяснил их смысл близким ученикам «в доме, в стороне от толпы»[1396]. Перед нами известный марковский прием, но его нелегко объяснить как анахронистическую проекцию марковской ситуации в прошлое[1397]. Ведь для Марка отмена или игнорирование еврейских пищевых запретов — не та вещь, о которой нужно говорить, запершись и шепотом. Об этом христиане уже давно рассуждали открыто. Данная деталь выдает, что эпизод относится именно ко времени жизни Иисуса. И опять мы видим двойное сходство и двойное различие:
1390
Относительно раввинистической параллели для такого шага см. М. Йадайим 3:5. Я рассматривал ее в
1391
Самое близкое, что мы находим, — Рим 14:5–6; Гал 4:10; Кол 2:16. В этих отрывках тема субботы гораздо менее важна, чем в любом из канонических Евангелий. В некоторых других важных текстах (например, 1 Кор), посвященных полемике в ранней Церкви, она вовсе отсутствует.
1392
Мк 7:1–23/Мф 15:1–20. Различные моменты повествования имеют параллели в неканонических источниках:
1395
Мк 7:15/Мф 15:11/Фома 14:5. Гандри (Gundry 1993, 364) убедительно опровергает доводы Кроссана в пользу оригинальности версии Фомы.
1396
Мк 7:17. Мк 7:17/Мф 15:15 называет данное речение «притчей». Относительно сходного употребления см. Мк 3:23, скорее со значением «загадочное высказывание», чем «рассказ с тайным смыслом».
1397
Как подразумевает, например, Гюлих (Guelich 1989, 374, 377). См. 4:10, 34; 9:28, 33; 10:10; 13:3; также обсуждение выше в главе 6 [3, ii (б–в)].