Если задуматься, евангелисты предлагают нам очень разумный ответ на вопрос о том, как Иисус представлял свою решающую победу. О том, что Иисус считал сражение успешным, говорит и его отказ от всех «мессианских» путей, предлагаемых ему средой. Можно быть уверенным, что Иисус постоянно испытывал искушение воспринять современное ему еврейское мировоззрение и действовать в соответствии с ним. И он не мог оставаться равнодушным к тяжелому положению других евреев, подвергавшихся дурному обращению со стороны Рима и в экономическом, и в политическом, и в военном плане. Искушение стать именно тем Мессией, которого они ждали, наверняка было очень сильным. Но, — с точки зрения его мировоззрения, — это было именно искушение. Иисус взглянул ему в лицо — и победил его, тем самым подтвердив то направление, в котором должно было развиваться его призвание.
Изучая общественную деятельность Иисуса, мы видим отсутствие у него того, что мы бы назвали стремлением к величию. Он не совершал яркие знамения с целью поразить толпу. Когда его просили об этом, он относился к этому как к западне и заблуждению, свидетельству жестокосердия[1646]. Он не замышлял антиримского восстания с прицелом на мировое господство[1647]. Способ, которым он возвещал Царство Бога Израилева, полагал ему начало, был не только принципиально новым, но и открыто противоположным этим другим способам. Победа, изображенная в Мф 4:1–11, — более или менее та же победа, которая осуществлялась в его служении (см. выше всю часть II). И в рамках нашей строго исторической гипотезы мы абсолютно вправе сказать: в душевной/эмоциональной/духовной жизни Иисуса нечто подобное почти наверняка имело место (или нечто, давшее основание к имеющемуся в Мф 4:1–11 рассказу). Рассказ Иисуса о победе над обвинителем этого требует. Для него символическая битва с подлинным врагом началась с сокровенного сражения в начале общественного служения. Продолжением стали споры с современниками, затрагивавшими и подрывавшими (см. главу 9) израильские символы. О том, где битва закончилась, мы еще скажем.
…Но если подлинный враг — не Рим, а сатана, то возникает вопрос: где же находится этот подлинный враг?
(iii) Где враг: Израиль и сатана
Где же, с точки зрения Иисуса, действовал сатана? Этот вопрос игнорировать нельзя. И если мы хотим увидеть служение, Весть и самопонимание Иисуса в истинном свете, на него необходимо ответить.
Уместно вспомнить нарративную логику, лежащую в основе Иисусовой версии израильского Рассказа. Как мы уже говорили, для рассказов характерно наличие трех игроков (или наборов игроков): посредник, помощники), оппонент(ы)[1648]. Кто в данной версии — «оппонент»?
Ответ ясен. Чтобы лучше прочувствовать ситуацию, посмотрим несколько отрывков, указывающих в этом направлении.
Израиль считал себя хорошей пшеницей, созревшей для великого урожая. Однако, когда разворачивалась апокалиптическая драма, среди колосьев показались плевелы, посеянные «врагом». Согласно интерпретации притчи, «враг» — это дьявол.
Надо полагать, наличие плохих рыб, наряду с хорошими, в рыболовной сети — также дело рук врага.
Израиль очищал, подметал и прибирал «дом», но бесы возвращались и снова занимали его.
Нынешнее поколение — злое и прелюбодейное (как говаривали в старину пророки, Израиль оставил ГОСПОДА, истинного своего Жениха, и пошел вослед богов иных). Оно требует знамения того сорта, которое может быть лишь знамением неистинного царства.
Израиль, отказавшийся увидеть в Иисусе ответ Неба на свои проблемы, соблазнился тем пониманием ситуации, которое ему внушали бесовские силы. Поэтому он стал жестокосердным и неспособным увидеть последствия своих устремлений.
Фарисеи были в зависимости от маммона.
Сатана связал «эту дочь Израилеву». Ее освобождение в субботу — не только знак того, что Иисус пришел избавить Израиль от уз, но и указание на подлинный характер уз.
Стоя перед Каиафой, Иисус определил себя как представителя истинного богоизбранного израильского народа, а Каиафу — как представителя Зверя, восстающего на этот истинный народ[1649].
Важно правильно понять эти материалы. При желании отсюда можно вычитать, что Иисус был против Израиля, всей израильской самобытности и израильских идеалов. Наверное, кому–то такое толкование даже понравится. Однако ничто не может быть дальше от истины. Это проявление христианского антииудаизма — настоящая пародия на евангельскую Весть. В реальности дело обстоит как раз наоборот. Мы уже неоднократно показывали в течение всего нашего исторического исследования: Иисус пришел даровать Израилю спасение, в котором тот нуждался. Но спасать Израиль нужно было не от какого–то внешнего врага, не от Рима, а от его же собственных вождей, и официальных, и самозваных. В этом–то и заключалась революционность программы Иисуса.
1646
Мф 12:38–42/Лк 11:29–32; Мф 16:1–4/Мк 8:11–13; ср. Лк 11:16; 12:54–56 (ср. Фома 91); 17:20.
1647
Вспомним отрывок из «Иудейской войны» Иосифа Флавия (6.312–315), где всплывает текст Даниила о появлении из Израиля всемирного правителя. См.
1649
Пшеница и плевелы: Мф 13:24–30, 36–43. Рыболовная сеть: Мф 13:47–50. Очищение дома: Лк 11:24–26. Знамения: Мф 12:38–42; Мф 16:1–4/Мк 8:1ЫЗ/Лк 11:29–32; ср. Ин 6:30. Маммона: Лк 16:14сл. Сатанинские узы: Лк 13:16. Ответ Иисуса Каиафе: Мф 26:64/Мк 14:62/Лк 22:69; см. также ниже главы 11 [3, iv (б)], 12 (3), 13 (3, ii).