(ii) Мессианство в раннем христианстве
Они действительно в это верили! С самого начала община Иисусовых учеников считала его Мессией[1714].
О том, что именно они имели в виду, необходимо поговорить подробнее. По мнению многих толкователей, уже в Павловых посланиях (примерно 20 лет после распятия!) Christos употребляется как имя собственное, а его титульное значение («Мессия») поглотилось другими богословскими смыслами. Я с этим не согласен[1715]. Но допустим даже, что это так. Получается, что ранние христиане столь стойко применяли данный титул к Иисусу (при всей его парадоксальности), что даже несогласные с ним использовали смущающее их слово. Однако это интеллектуальный выверт, и, мне кажется, дело обстояло проще. Думаю, и Павел, и другие известные нам христиане {известные нам, а не выдуманные изобретательными учеными!) верили в мессианство Иисуса, причем эта вера была для них одной из центральных… Но опять–таки, даже если и нет, использование ими слова Christos отражает силу мессианских убеждений в ранней Церкви.
Слово Christos мы находим во всех раннехристианских текстах. Иисуса знали под этим именованием и аутсайдеры вроде Светония и Иосифа Флавия[1716]. Даже если еврейский, национальный и царский смыслы рано забылись, вопрос остается: почему Иисуса стали в первую очередь называть именно так? То есть, если первая христианская община была глубоко укоренена в иудаизме, почему она столь прочно привязала к Иисусу титул «Мессия», что его использовали, даже забыв первоначальный смысл?
Два дополнительных соображения:
Первое. Заявить о мессианском характере своего движения значило напрашиваться на проблемы и со стороны римских властей (для которых единственный истинный царь — кесарь), и со стороны других претендентов на звание «царя иудейского» (особенно иродианской фамилии). Обе проблемы отражены в Деяниях, — но Иисусовы первые ученики держались и за это слово, и за эту тему. Столкновение же с властями принимает иную форму, чем можно было бы ожидать, исходя из наших знаний о еврейской истории. Никакой вооруженной конфронтации новоявленного царского дома с домом кесаря или Ирода мы не видим (для контраста возьмем мессианские движения 4 года до н. э., 6 года н. э., а также восстание Бар–Кохбы). Самое близкое к подобному сценарию происшествие — странный инцидент, описанный Егезиппом: нескольких родственников Иисуса отвели на суд Домициана, словно бы они были частью царской династии[1717]. Зачем же ранним христианам было придумывать себе название, от которого только и жди неприятностей? И ведь они существенно переосмыслили всю концепцию мессианства… Зачем им тогда понадобилось сохранять и слово, и модель? Если они увидели, что Иисус не сделал того, что ожидалось от Мессии, почему они называли его в первую очередь словом Christos}
Второе. Мессианское движение без физически присутствующего Мессии–аномалия, тем более что этот Мессия умер смертью потерпевшего поражение революционного вождя. Если уж христианам так хотелось иметь мессианское движение, почему не выбрать другого Мессию, — скажем, того же Иакова, брата Иисуса? В течение следующего поколения Иаков был признанным главой иерусалимской церкви. Однако христиане этого не сделали. Что же подтолкнуло их к исповеданию Иисуса Мессией — для евреев соблазну, для язычников безумию?
Часто отвечают: дело в воскресении и только в воскресении. Движение Иисуса не носило мессианский характер, но все изменила Пасха[1718].
Здесь есть доля истины. Оставляя пока в стороне вопрос о том, как понимали первые ученики воскресение Иисуса, признаем: без воскресения они не стали бы считать его Мессией, особенно если не делали этого раньше. Однако если мы на секунду задумаемся, то поймем недостаточность такого ответа.
1) Сторонники этой гипотезы весьма туманно объясняют, что именно произошло на Пасху.
2) Самое важное: ни из чего не видно, что в I веке кто–то ждал, что Мессию убьют язычники, Мессия воскреснет, а история будет продолжаться.
Значит, независимо от нашего понимания воскресения, мы не можем представить, в каком контексте ученики могли бы сказать: «Мы и не думали, что он — Мессия. Мы считали его просто пророком. Но раз уж он воскрес, то должен быть Мессией, хотя и не сделал того, что, как мы ожидали, сделает Мессия». И будем честны: если аргументация здесь до такой степени буксует, мы идем неверным путем.
1714
См., например, Juel 1988; Hengel 1995b, глава 1 (развернутый вариант по сравнению с Hengel 1995a). Charlesworth 1992b, Зсл. называет еврейские чаяния «мессианологией», а христианские верования — «христологией». На мой взгляд, такая жесткая дифференциация не обоснована. Действительно, взаимосвязь между еврейскими и христианскими верованиями — непрямая (ibid., 6). Однако, как вроде бы признает сам же Чарлзуорт (11), это само по себе не оправдывает выделение их в две отдельные категории. Ведь ранние христиане считали, что их верования относительно Иисуса имеют свое место на карте иудаизма.
1716
Светоний,