(б) Иисус на суде
Теперь мы должны рассмотреть один из самых трудных евангельских отрывков — рассказ о судебном процессе, который непосредственно привел к казни Иисуса. Подробнее мы поговорим о нем в двух последующих главах, а пока обратим внимание на его мессианское содержание[1831].
Против историчности рассказа о суде в Мк 14:55–64 выдвигался целый ряд соображений:
1) Евангелисты описывают полуофициальный процесс, который, согласно Мишне, должен был бы происходить в Храме и днем, а не в доме первосвященника и ночью;
2) Рассказ исходит из того, что еврейские власти не имели права приводить в исполнение смертный приговор: иначе почему, найдя Иисуса достойным смерти, они не казнили его сами? Между тем нет уверенности, что таким правом они действительно не располагали;
3) В рассказе то тут, то там отражены более поздние христианские богословские темы: за вопросом о Храме идет вопрос о «мессианстве» и «богосыновстве» Иисуса; Иисус отвечает упоминанием о «Сыне Человеческом», и первосвященник обвиняет его в богохульстве. Критики говорят, что каждое звено в этой цепочке — безнадежно слабое и ни малейшей логики здесь нет;
4) С учетом предполагаемого исторического контекста, неясно, что именно богохульного сказал Иисус[1832].
Наконец, за всем этим стоит глубоко спорный вопрос: кто повинен в смерти Иисуса?
Первая из вышеуказанных проблем особую сложность не представляет[1833]. Мишна состоит из идеальных установлений, кодифицированных около 200 года н. э., спустя долгое время после гибели Храма и подавления восстания Бар–Кохбы — событий, радикально изменивших лицо иудаизма. Предполагать без веских на то причин, будто эти правила действовали и двумя столетиями раньше, в совершенно иной политической, религиозной и культурной ситуации, — все равно, что воображать, что современные американские законы были в ходу уже при Джордже Вашингтоне. Допустим даже, что мишнаитские законы уже существовали при жизни Иисуса. Обязательно ли они должны были соблюдаться в экстренной ситуации, во время крупного праздника, когда первосвященники с тревогой думали о возможных мятежах и вероятной римской реакции на эти мятежи?
Вторая проблема не нова: имели ли еврейские власти право казнить людей[1834]? Если они могли казнить Иисуса, но не казнили, значит, они смертного приговора не вынесли, и единственные виновники смерти Иисуса — римляне (в таком случае ранняя Церковь предъявила евреям несправедливое обвинение). Однако современные исследования показывают, что точка зрения евангелистов в целом верна. Хотя иногда и имели место беззаконные расправы (вроде побиения камнями Стефана[1835]), официально римляне запрещали евреям выносить смертные приговоры. В любом случае евангелисты не снимают всю ответственность с римлян, перекладывая ее на еврейские власти. За исключением будущих лидеров молодого христианского движения, ни один из героев рассказа не выставлен хоть сколько–нибудь в позитивном свете.
Поэтому необходимо сосредоточить внимание на появлении Иисуса перед Каиафой. Что историк может сказать о рассказе, в котором вроде бы присутствует такое количество элементов позднего христианского богословия? Как это часто бывает со сложными историческими проблемами, нужно учесть две стороны проблемы.
С одной стороны, мы обнаружили веские основания считать, что Иисус в кульминационный момент своего пророческого служения совершил заметную и имплицитно мессианскую акцию — въехал в Иерусалим на осле и инсценировал будущую гибель Храма. Свои действия он объяснил многообразными способами, которые подтверждают наличие ключевой темы — Храм и Мессия. Иисус — истинный царь, имеющий власть над Храмом. Как таковой, он будет оправдан, когда предсказание исполнится и Храм погибнет.
С другой стороны, нам известно: Иисуса казнили по обвинению в том, что он выдает себя за Мессию. Историчность надписи на кресте, иногда оспаривавшаяся, теперь почти всеми признается[1836]. Однако и без нее сам факт распятия показывает: Иисуса обвиняли в том, что он — революционер, мятежник, как и распятые вместе с ним «разбойники» (lestai). Обратим внимание на сцену издевательства: царские одежды, терновый венец, палка вместо скипетра указывают именно на обвинение в мессианских притязаниях[1837]. Издевательства толпы понятны в такой ситуации: снова пересекаются загадки о Храме и мессианские притязания[1838]. И если бы Иисус просто угрожал Храму, его бы не казнили: ессеи многие годы находились в оппозиции к Храму; странный пророк Иисус, сын Анании, во время войны провозглашавший «горе!» Храму, был избит, но не убит[1839]. Происходящее вписывается только в один сценарий: обвинение в руководстве мессианским движением. Это тем примечательнее, что первохристиане обычным мессианским движением не были: они не поднимали вооруженного антиримского восстания. Таким образом, историк может смело сде лать вывод: Иисуса казнили за то, что он выдавал себя за Мессию.
1831
Нет никакой возможности рассмотреть здесь то огромное число работ, которое посвящено слушанию перед Каиафой. Браун дает 13 страниц библиографии по одной только этой теме (Brown 1994, 315–327), а также 233 страницы экзегезы и исторического анализа (328–560).
1832
Подробнее см. Brown 1994, 315–560. Сандерс (Sanders 1985, 304сл.) выносит за скобки Мк 12 — 13 и обнаруживает, что Мк 14 не имеет смысла после Мк 11. Ривкин (Rivkin 1978, 1984) настаивает на двух Синедрионах — «религиозном» и «политическом». См. критику, например, в Brown 1994, 347, и более правдоподобную картину в Safrai 1974. Полезно также обратить внимание на Sanders 1985, 311–317.
1836
Из недавних работ см. Hengel 1995b, 47–54, против, например, Conzelmann и Lindemann. Ср. Светоний,
1839
Иосиф Флавий,