Однако не следует полагать, что еврейский суд руководствовался исключительно циническими и политическими соображениями. С точки зрения серьезного еврейского наблюдателя, Иисус действительно «сбивал Израиль с пути» — своей программой и интерпретацией Торы[1949]. Шаммаитам, составлявшим большинство фарисеев, должна была прийтись не по душе его критика в адрес движения национального сопротивления[1950]. Первосвященники же с саддукеями не могли не счесть его смутьяном, поскольку он возбуждал народ, создавал повсюду волнения — в и без того взрывоопасной социально–политической обстановке. Иоанн очень правдоподобно описывает их тревогу:
Тогда первосвященники и фарисеи собрали совет и говорили: что нам делать? Этот человек много чудес творит; если оставим так, то все уверуют в него, — и придут римляне и овладеют и [святым] местом нашим, и народом[1951].
Он являет знаки; народ пойдет за ним; Храм и вся жизнь нации — под угрозой. На мой взгляд, во время ночного слушания в доме первосвященника эти скрытые соображения сыграли ключевую роль. Вкупе с более очевидным обвинением (Иисус — мессианский претендент), они дали основания для обвинения, которое, согласно Луке, собрание представило перед Пилатом.
Мы нашли, что он развращает народ наш и запрещает платить подать кесарю, называя себя Мессией, Царем[1952].
Если не впадать в крайний скептицизм, отрицая возможность узнать что–либо о казни Иисуса и о ее причинах, то придется признать: в основе слушания перед первосвященниками лежала именно эта комбинация обвинений. Проходил ли официальный суд ночью в спешке? Шервин–Уайт доказывал, во многом на основании косвенных данных, что да[1953]. Они хотели первым делом заглянуть с утра к Пилату, чтобы успеть утрясти дело до начала праздника как такового[1954]. Хотя точность в таком вопросе невозможна, а для нашего тезиса и непринципиальна, рискну предположить, что настоящим «судом» было собрание, описанное в Ин 11. Иисуса на нем не было. Тогда было решено:
1) Иисус — лжепророк, сбивающий Израиль с пути;
2) Иисус — серьезная политическая помеха;
3) поскольку стоит выбор между убийством Иисуса и угрозой национальной безопасности, Иисус должен быть убит[1955].
Оставалось добиться от Иисуса какого–то признания вины в отношении Храма и обвинения в лжепророчестве. На ночном слушании эта цель была достигнута[1956].
Все прошло, как по маслу. Узник не только признал себя мессианским претендентом, но и предрек собственное оправдание в таких словах, что в обвинительный список можно было добавить богохульство. Он не только лжепророчествовал против Храма и тем самым помещал себя в категорию преступников, описанных во Втор 13, — категорию, которая могла убедить толпу в справедливости вердикта первосвященников. Он не только согласился с наличием у него мессианских притязаний и тем самым помещал себя в категорию, необходимую для того, чтобы Пилат, несмотря на обычное неуважение к первосвященникам, выполнил вынесенный ими приговор. Он сделал это, пророчествуя, что он как Мессия воссядет на троне возле Бога Израилева: «Отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных»[1957].
У нас нет свидетельств, что кто–либо до или после Иисуса говорил о себе нечто подобное. Поэтому неудивительно, что у нас нет и свидетельств существования закона против богохульства, запрещающего говорить подобные вещи. Но с учетом обвинения в лжепророчестве (уже висящего над Иисусом) и мотива «двух властей» (предполагаемого аллюзией на Дан 7), реакция Каиафы, как ее описывают Мф 26:65 и Мк 14:63–64, мне кажется в целом правдоподобной. В числе прочего, это объясняет Ин 19:7, где первосвященники говорят Пилату: «Мы имеем закон, и по закону нашему он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим»[1958]. Как я уже отмечал в главе 11, без отсылки на Дан 7, фраза «Мессия, Сын Благословенного» (Мк 14:61) означает просто «истинный давидический царь». А так у фразы возможен новый смысл: «тот, кто воссядет одесную Бога Израилева». Остается лишь одно возражение против исторической достоверности этой сцены: Иисус никогда бы не сказал и не подумал ничего подобного. Его мы разберем в следующей главе.
1950
Относительно фарисеев, их группировок и программ см.
1952
Лк 23:2. Мф 27:11/Мк 15:2 нуждаются в подобного рода пояснениях: в них Пилат сразу спрашивает Иисуса: «Ты царь иудейский?».
1956
С точки зрения Харви (Harvey 1982, 80–32), еврейское слушание носило политический, а не судебный характер: играло роль не то, что Иисуса формально обвинили в преступлении, а то, что еврейское собрание услышало достаточно для выдачи Иисуса римлянам с рекомендацией судить его как мессианского претендента.