• Если Иисус верил, что Царство уже начинается в настоящем, для него было естественно подчеркнуть это нынешнее присутствие Царства в трапезе. Если он считал, что Храм осужден ГОСПОДОМ на гибель, то он вполне мог повести себя так, словно он находится в диаспоре, уже без Храма, и отпраздновать пасхальную трапезу, не обращаясь к осужденной им системе, падение которой он предрек.
Таким образом, чтобы понять символическое и нарративное значение Тайной вечери, мы должны поставить ее рядом с акцией в Храме. Эти события проливают свет друг на друга[1986]. С точки зрения Джекоба Ньюзнера, вместе взятые, они указывают на намерение Иисуса заменить Храм как символическое средоточие иудаизма своей новой квазикультовой трапезой[1987]. В аналогичном ключе рассуждает и Брюс Чилтон. По его мнению, Иуда выдал первосвященникам именно тот факт, что скандальная акция в Храме и Тайная вечеря задуманы как новая и радикальная альтернатива[1988]! На мой же взгляд, Ныознер и Чилтон, тонко подметив некоторые важные факты, не вполне верно их истолковали. Храмовой системе противопоставлялось не регулярное празднование установленной Иисусом трапезы, а сам Иисус. Точнее говоря, его приближавшаяся смерть. Как мы показали выше, Иисус сознательно поставил себя в центр всей традиции еврейских чаяний. Он считал себя Мессией, средоточием великого божественного акта избавления. Символы, ключевые для жизни и надежды Израиля, отныне фокусировались на самом Иисусе. И в этом плане последняя трапеза Иисуса с учениками не стоит особняком. Ее значение проясняется именно в свете предыдущих действий Иисуса и событий, которых он вскоре ожидал. Тайная вечеря говорит нечто очень важное о том, как Иисус понимал грядущие события…[1989]
В данном контексте действия Иисуса с хлебом и чашей (наверняка исторические[1990]) необходимо рассматривать в том же ключе, что и символические действия ветхозаветных пророков. Иеремия разбивает кувшин, Иезекииль делает модель осажденного Иерусалима[1991]. Эти действия наделены пророческой силой, они вызывают события (обычно акты суда), которым суждено произойти. Они сопровождаются разъяснением относительно их связи с грядущими происшествиями и Промысле ГОСПОДА в них. Здесь есть прямая параллель с Тайной вечерей. Действия с хлебом и вином подчеркивают смысл вечери. Программа Царства, которой Иисус был послушен в течение всего служения, теперь достигает полной реализации. Пасха — воспоминание об исходе прошлом и одновременно — ожидание прихода Царства в будущем. Иисус хотел, чтобы эта трапеза символизировала новый исход, наступление Царства через его собственную судьбу. Тайная вечеря, в центре которой стояли действия Иисуса с хлебом и вином, рассказывала и пасхальную историю, и историю Иисуса. Рассказывала и сплетала их воедино.
(в) От символа к слову
Символика и имплицитный рассказ, сокрытые в действиях Иисуса, генерировали основное значение трапезы. Слова же подчеркивали и артикулилировали этот смысл. Сейчас трудно установить, что именно говорили евреи на пасхальных трапезах того времени и р какой мере Иисус приспособил или не приспособил эти традиционные речения к своему новому смыслу. Однако у нас есть веские причины полагать: во время пасхальных трапез хозяин, как и в наши дни, рассказывал историю исхода и связывал различные элементы трапезы с различными элементами этой истории. Так образовывалась связь между присутствующими и детьми Израилевыми, покинувшими Египет[1992]. Сходную функцию должны были увидеть ученики на Тайной вечере в словах Иисуса. Они должны были понять: Иисус дает трапезе новое осмысление, связывая ее элементы с самим собой и утверждая: грядущие вскоре события — кульминация долгой истории, восходящей к моменту исхода из Египта.
Еще долго не утихнут споры относительно того, что именно сказал Иисус и каков был точный порядок его действий. Однако едва ли на эти вопросы будет дан точный ответ. Ведь мы располагаем лишь греческим переводом краткой фразы, сказанной на арамейском[1993]. Кроме того, в ранней Церкви фраза могла несколько менять формулировку от общины к общине. Возможно, существовали разные переводы арамейского оригинала… Важно другое. Четыре источника не менее чем в трех независимых формах (особенно близки друг к другу Марк и Матфей) свидетельствуют: Иисус в пророческом стиле отождествил хлеб со своим телом, а вино со своею кровью, причем его слова намекали на контекст трапезы — Пасху, жертву и Завет[1994]. Согласно синоптикам, Иисус предрек, что кульминационные события настолько близки, что эта его трапеза с учениками — последняя перед наступлением Царства. У Павла, находящегося в иной ситуации, эсхатологическая эмфаза претерпевает некоторую модификацию[1995].
1986
Возможно, в этом смысле надлежит понимать и Ин 13:1–20. Согласно М. Берахот 9:5, при приближении к священным пределам человек должен был смыть со своих ног уличную пыль. Омовение ног ученикам, — помимо всего прочего, еще и приготовление их к тому, что отныне займет место Храма. В данном случае для нас несущественно, восходит ли к самому Иисусу это действие или это его интерпретация. Важно другое: данная тема указывает в том же направлении, что и различные исторические исследования, которые проводят параллель между акцией в Храме и Тайной вечерей.
1990
Я нахожу абсолютно неправдоподобной гипотезу о том, что столь центральная и ранняя традиция, как та, которую Павел излагает в 1 Кор 11:23–26, была полностью выдумана ранней Церковью без твердой опоры в действиях исторического Иисуса.
1991
Иер 19:1–13 (ср. 13:1–11; 27:1–28:17; 32:6–15; 35:1–19 и т.д.); Иез 4:1–17 (ср. 5:1–12; 12:1–25 и т.д.). См. также, например, Beck 1970.
1993
Гипотезу о том, что в данном случае Иисус говорил на иврите, справедливо отвергает, например, Фицмайер (Fitzmyer 1985, 1394).
1994
Мф 26:26–28/Мк 14:22–24/Лк 22:19–20/1 Кор 11:23–26. Ср. Ин 6:51–59. Более пространная формулировка Луки (включая стихи 22:19б–20, пропущенные в D) обычно считается первоначальной: см. Metzger 1971, 173–177 и комментарии (например, Fitzmyer 1985, 1387сл.; оспаривается, например, в Evans 1990, 787сл.).