Вспомним вкратце нашу предыдущую аргументацию. Все служение Иисуса олицетворяли два его великих символических акта, из которых второй (Тайная вечеря) символизировал новый исход, обновление Завета, «прощение грехов», подлинное возвращение из плена. Свои символические действия Иисус сопровождал загадками, которые демонстрируют: он считал, что его судьба тесно переплетена с судьбой его народа. Нависшая над нацией катастрофа каким–то образом связана с его собственной смертью. Согласно целому ряду текстов, Иисус неоднократно говорил смущавшие слушателей слова: ему предстоит идти в Иерусалим и там умереть. Иногда создается впечатление, что эти предсказания имели основу в Писании. И если мы рассмотрим символический акт Иисуса с сопутствующими ему загадками и историями в контексте иудаизма Второго Храма, то увидим, что многое достаточно хорошо сходится, чтобы говорить о высокой степени исторической достоверности (особенно с учетом совершенно иного характера раннехристианского богословия искупления). Итак, почему умер Иисус? В конечном счете, потому, что считал это своим призванием.
Поэтому я солидарен со Швейцером, а не с Вреде и его последователями. Не разделяю я и точку зрения Моула[2109], попытавшегося выработать промежуточную позицию. Оказавшись перед выбором между последовательным скептицизмом и последовательной эсхатологией, я отдаю предпочтение последней. В своем мировоззрении Иисус исходил из того, что он живет в библейском Рассказе, который подходит к своей кульминации. Речь вовсе не о том, что Иисус выхватывал из Писания несколько текстов в обоснование нескольких абстрактных идей. Не был он и «эксцентриком»[2110]. Он жил в рассказе о ГОСПОДЕ и Израиле — рассказе, подходившем к его цели. И он жил в мире, где человек вполне мог считать себя предназначенным взять на себя судьбу (плен) Израилев.
Итак, я утверждаю: историческое исследование раскрывает перед нами контекст, в котором еврей I века вполне мог уверовать, что ГОСПОДЬ будет действовать через искупительные страдания конкретного человека, сосредоточившего на себе страдания Израиля. Более того, еврей вполне мог придти к мысли, что этот человек — он сам. С моей точки зрения, именно так Иисус и рассуждал.
Мой выбор в сторону последовательной эсхатологии — не случайность и не предпочтение «скептицизму» «легковерия»[2111]. Это научное, историческое суждение. Если вы пойдете путем скептицизма, то выбросите за борт массу материала, но и простоты не добьетесь, и многие факты останутся для вас загадкой. Напротив, если вы изберете путь эсхатологии, то у вас будет и большое количество материала, и простота, и понимание.
(ii) Предложение: эсхатология и крест
Разумеется, все это возможно только при верном понимании эсхатологии. Как я уже объяснял, конца света Иисус не ждал и не проповедовал. Он также не был воинствующим революционером. Он не предполагал в будущем восстановления Храма, будь то человеческим или сверхъестественным способом.
Вместо этого Иисус возвещал конец нынешнего злого века. Он призывал к вдвойне революционной революции. Он говорил о восстановлении народа ГОСПОДА на основе, которая не оставит будущей роли для Храма.
Моя гипотеза сводит эти три линии в одно целое. Иисус, в соответствии с внутренней логикой своих деятельности, рассказа и символов, рассказывал на новый лад о страданиях и плене народа ГОСПОДА и претворял этот новый рассказ в своей жизни, считая себя призванным (подобно Иезекиилю) символически пережить судьбу, возвещенную им (в символе и слове) для всего Иерусалима[2112].
Иначе говоря, Иисус верил, что наступила кульминация израильской истории. Более того, кульминация израильского плена. Как мы показали в главе 11, Иисус считал, что он берет на себя судьбу Израиля. Он — Мессия, который возьмет эту судьбу на себя и приведет ее к исполнению. Как пророк, — подобно Илие, Иеремии и Иезекиилю, — он торжественно возвестил суд на Израиль, Иерусалим и Храм. Пророки приходили, но их не слушали. Иисус приходит как последний в их ряду, и его собираются убить.
С точки зрения Иисуса, Бог на это отвечает не злом и не капризом. Пророки и Мессия пытались втолковать Израилю, что существует путь мира, путь спасения. Они предлагали надежду. Пророки предупреждали Израиль о последствиях компромисса с языческими культами, а Иисус — о последствиях компромисса с языческой политикой. По мнению Маккавеев, не лучше язычников — евреи, идущие на компромисс с Антиохом Епифаном. По мнению Иисуса, не лучше язычников — евреи, подражающие кесарю в «поигрывании мускулами» или даже желающие победить кесаря его же оружием. Взявший меч от меча и погибнет. Здесь мы видим двойную революционность Иисусова Рассказа. Она выделяет Иисуса из его еврейского богословского, эсхатологического и политического контекста, хотя понять его можно только в этом контексте. Его провозвестие о Царстве, подобно всем еврейским провозвестиям о Царстве, есть Весть единого истинного Бога, Бога Израилева, противостоящая языческой мощи, языческим богам и языческой политике. Однако, в отличие от других вестников Царства той поры (от Иуды Галилеянина до Симеона Бен–Косибы), Иисус возвещал: к Царству следует идти путем мира, любви и креста. Бороться с врагом его же оружием нельзя. Это непременно означает страшное поражение и в принципах, и на практике.
2109
С точки зрения Моула (Moule 1977, 109), Иисус умирать не собирался; однако он шел в Иерусалим, зная: если он будет делать там то, что требует от него его призвание, его могут убить. Оговорюсь: мы следуем за Швейцером в общем подходе, но вовсе не должны во всем с ним соглашаться. Например, нельзя попадаться в ловушку, отмеченную Мэнсоном (Manson 1953, 78). Следует избегать и позиции, подвергнутой критике Сандерсом (Sanders 1985, 327–329).
2110
См. Sanders 1985, 333; см. также выше главу 12 (4, i). В сущности, Сандерс допускает возможность сценария, не слишком отличающегося от того, который собираюсь предложить я.
2111
Об этой ложной дилемме и необходимости для представителей всех наук найти путь между ними см. Polkinghorne 1994, глава 2, особенно 31.
2112
Моя дальнейшая аргументация (ср. Wright 1985) довольно сильно отличается от тех, что предлагались другими учеными. Я не вижу смысла детально возражать на интерпретации, имеющие совершенно иную основу. Я использую разработки Швейцера и Кейрда, но имею с ними ряд расхождений. Намеки в схожем направлении можно найти, например, в Farmer 1956, 200–202; Jeremias 1966a [1949], 261; Dahl 1974, 75; Zahl 1983; Antwi 1991; de Jonge 1991a, 42–48. На эпистемологическом уровне снова уместно вспомнить Полкинхорна: «Почему я верю в кварки, когда на опыте еще ни разу не удалось обнаружить ни одну дробно–заряженную частицу? Отложите пока сомнения и посмотрите, как вера в ограниченные кварки помогает понять многообразие явлений (адронный спектр октетов и декуплетов, глубокие неэластичные рассеяния), иначе непонятное» (Polkinghorne 1994, 32). Читающий да разумеет. См. также Meyer 1979, 81–87.