• Мнение большинства: Иисус о собственном «возвращении» не говорил, и эти истории — выдумка ранней Церкви (евангелистов или их источников).
• Альтернативное мнение: Иисус предвещал приход некоего «сына человеческого», которого не отождествлял с собой.
Я бы хотел предложить третий подход, отличный от двух вышеупомянутых, который, на мой взгляд, лучше объясняет факты.
Первое. Повторюсь: Иисус действительно говорил о «приходе сына человеческого», но при этом имел в виду Даниилов контекст — «приход» сына человеческого к Ветхому Днями, то есть не с неба на землю, а наоборот[2220].
Второе. В свои слова о «Грядущем» Иисус вкладывал обычный смысл — «Тот, кто грядет к Израилю». Он имел в виду самого ГОСПОДА, приход которого предвещают вышерассмотренные тексты. Более того, Иисус связывал явление ГОСПОДА с собственным служением и его кульминацией.
Мой основной аргумент — Весть о Царстве. Для еврея I века она неизбежно приводила на ум отрывки вроде Ис 40 и 52, где главная тема — именно приход/возвращение ГОСПОДА на Сион. Только для нас, людей XX века, привыкших к совершенно иному прочтению Евангелия, это звучит странновато. Пора избавиться от шор и взглянуть на факты глазами современников Иисуса.
(б) Таланты и мины
У нас есть две версии известной истории о талантах/минах плюс сообщение из вторых рук о третьей версии[2221]. Ничего удивительного. Скорее всего, Иисус рассказывал подобные истории много раз (не просто «дважды», как думали осторожные экзегеты). Нет причин полагать, что Матфей заимствовал этот материал у Луки, или что Лука заимствовал его у Матфея, или даже что они взяли его из одного источника.
Между версиями Матфея и Луки есть два важных отличия:
1) У Луки речь идет не о «талантах», а о «минах». Всего мин — десять. Рабов тоже десять, и каждый из них получает по одной мине. Далее особо выделено поведение трех рабов;
2) У Луки центральный персонаж — вельможа, который отправляется в дальнюю страну, «чтобы получить себе царство». Группа соотечественников недовольна и шлет ему вдогонку посольство: дескать, не хотим, чтобы он у нас царствовал. Вельможа получает–таки царский престол, возвращается и казнит своих недругов… Многие экзегеты небезосновательно видят здесь намек на историю Архелая, сына Ирода Великого. В 4 году до н. э. Архелай отправился в Рим просить Августа о царстве своего отца. За ним последовала депутация евреев с протестом. Архелай, однако, получил полцарства и титул этнарха[2222]. Таким образом, в пересказе Луки история имела конкретные местные и культурные ассоциации. Оговорюсь: наличие этих ассоциаций само по себе не говорит ни за аутентичность, ни против нее. Не является оно и аргументом в пользу конфлации двух историй, первоначально независимых друг от друга[2223]. Можно лишь констатировать, что рассказ вызвал бы определенные ассоциации у палестинских слушателей I века (возможно, эти намеки были бы яснее поняты в более ранний период, т. е. ближе к 30 году, чем к 90 году: для аудитории 90 года недавние политические потрясения затмили память о старых событиях[2224]). Будем придерживаться здравого смысла: Иисус ничуть не меньше Луки и любого другого человека мог рассказывать многоплановые истории и истории с сильным политическим подтекстом[2225].
О чем же эта история? Мы читаем об отъезде и возвращении царя или вельможи. Мы читаем, что рабы должны отчитаться за вверенное им имущество. Наказанию подвергается третий раб…[2226] Но кто — царь, и кто — рабы?
Стереотипный ответ на этот вопрос выглядит так. Царь, оставляющий подданным деньги, за которые они должны дать отчет по его возвращении, — Иисус (уходящий, а впоследствии возвращающийся). Рабы — ученики Иисуса, которые получат воздаяние в зависимости от своего поведения в его отсутствие.
Отталкиваясь от этого толкования, многие исследователи сомневаются в аутентичности притчи. Однако на самом деле есть веские основания считать, что стереотипная ее интерпретация, кому бы ни принадлежало авторство, неверна[2227].
Первое. В большинстве притчей о царе и подданных, или о хозяине и рабах, царь/хозяин — Бог Израилев, а подданные/рабы — Израиль (и/или его вожди, его пророки). Это можно сказать и об учении Иисуса, и о ряде еврейских притч[2228].
В еврейском словоупотреблении отношения Бога с Израилем столь часто описывались как отношения «господина» с «рабами», что слушатель притчи почти наверняка стал бы искать интерпретацию именно в этом направлении[2229].
2220
Этот тезис я обосновывал уже в
2221
Мф 25:14–30/Лк 19:11–27 с некоторыми важными отличиями, относительно которых см. текст. Ср. Евангелие назореев 18, где рабы вели себя следующим образом: один расточил деньги, другой умножил полученное, третий деньги спрятал. Первый из них наказан особенно сурово. Это вполне возможная вариация, хотя Иеремиас и считает ее «моралистическим искажением» (Jeremias 1963a [1947], 58). «Моралистична» она лишь
2222
Иосиф Флавий,
2223
Вопреки распространенному предположению (например, Caird 1963, 210). Относительно попытки реконструкции «первоначального» второго рассказа см. Weinart 1977; относительно отрицания такой возможности см. Evans 1990, 269. См. также другие точки зрения в Marshall 1978, 701; Fitzmyer 1985, 1230–1233.
2224
2225
Marshall 1978, 702, констатирует, что «тщательная разработка» (т. е. части, добавленные к гипотетическому «оригиналу») «типична скорее для популярных рассказчиков, чем для богословской и стилистической переработки существующих преданий». Согласен. Но разве Иисус не был «популярным рассказчиком»? Известен ли хоть один такой рассказчик, который рассказывал каждую историю только один раз, причем в наименее «разработанной» форме?
2226
У синоптиков из 17 стихов этой притчи 7 уходит на описание третьего слуги. См. Dodd 1961 [1935], 111; Talbert 1992, 178. Наказание занимает центральное место также в Евангелии назореев и обсуждении его у Евсевия.
2227
Я благодарен Кэтрин Уилсон за указания в этом направлении и обсуждение со мной аргументов. Против стандартной интерпретации высказывается Johnson 1982: 1) в притче мало что говорит о направленности к «парусин»; 2) Лк 19:11 комментирует последствия наступления Царства не в отдаленном, а в самом скором будущем. Он однако не выделяет тему возвращения ГОСПОДА на Сион, которую я считаю центральной. По его мнению, притча просто рассказывает об Иисусе как грядущем царе и раскрывает смысл триумфального входа в Иерусалим.
2228
См., например, Лк 16:1–3; Мк 12:1–12пар.; М. Авот 1:3; 2:14–16; 3:1, 17; 4:22. Некоторые мишнаитские мини–притчи говорят о Боге как о надсмотрщике или царе, который вознаградит верных рабов. Другие раввинистические примеры рассматриваются в Derrett 1970, 26–29.