Я знаю, что часто совершаю ошибки, поскольку я — человек, но я был бы рад, если бы те, кто живут со мной, признавали то, что я действительно хочу искупления для себя.
Я бы счастливо дышал, если бы мог доверять себе подобным, получая справедливое суждение, которого, я надеюсь, заслуживаю, ввиду возвышенности своего идеала.
Я желал бы получать всеобщее уважение, чтобы мог работать без каких-либо помех.
Я был бы счастлив, если бы меньше служил объектом для насмешек.
Я живу в ожидании сердечности других и думаю, что мир был бы раем, если бы люди на своём пути обращались друг с другом так, как я думаю, было бы справедливо общаться.
Равнодушие и клевета ранят мне сердце.
Я думаю, что сарказм и подозрение организуются Духами мрака, чтобы мучить сущности.
Безбожие — это жёлчь, когда она адресована мне, зло — это спектр боли, когда она находится на моём пути.
Поэтому я был бы счастлив, если бы мои родители, которых я люблю, и мне подобные приходили ко мне не из-за внешнего вида моего несовершенного тела, а по доброй воле, которую я хотел бы сохранить у себя в душе.
И прежде всего, Господи, я был бы абсолютно удовлетворён, если бы те, кто идёт вместе со мной, дали мне право жить той свободой, которая должна быть в согласии с кодексами добра, с моей совестью, не слушая ироний и пустой критики.
В итоге, Учитель, я бы хотел быть понятым, уважаемым всеми, даже если я ещё не являюсь примером совершенства, которого Небеса ждут от меня, с благословенной помощью боли и времени.
Апостол умолк, а зал охватило великое любопытство. Какой будет позиция Учителя?
Некоторые компаньоны думали, что Небесный Друг произнесёт долгую речь, но Учитель посмотрел на учеников своими ясными глазами и мягко и откровенно сказал:
— Фаддей, если ты ищешь радости и счастья для всего мира, обращайся с другими так, как ты желаешь, чтобы другие обращались с тобой. И если каждый человек пойдёт по жизни в согласии с этим правилом, то очень скоро на Земле воцарится слава Рая.
20. Непризнанное милосердие
Беседа в доме у Петра с живым участием всех присутствовавших в этот вечер шла о практике добра.
Как, кроме денег, выразить своё сочувствие? Какими средствами поощрять благотворительность без финансовых средств?
Вместе с этими вопросами упоминались великие имена материального успеха, и большинство из них пытались допустить, что только власть предержащие на Земле в состоянии поощрять активную набожность.
И тогда со своей доброжелательностью в разговор вмешался Учитель, выражая своё мнение:
— Один искренне преданный Закону был призван определением Небес к осуществлению благотворительности. Но он жил в крайней бедности и не мог выделить даже малейшую часть своего заработка для помощи себе подобным. В действительности, он отдавал от себя самого, как мог, добрыми словами и жестами утешения и ободрения тем, кто страдал, кто жил в страданиях и в трудности; но он мучился тем, что не мог распределять одежду и хлеб бездомным и голодным, сидевшим по краям дороги.
Окружённый малолетними детьми, он был рабом своих домочадцев, на которых уходили все плоды его тяжкого труда.
Но он признавал, что даже если ему невозможно практиковать публичную благотворительность, он мог бороться со злом при любых обстоятельствах своего пути по Земле.
Так, он взял себе за привычку стирать, благодаря ежемоментному вниманию, все низшие мысли, внушавшиеся ему. Если он встречал особ, любящих злословить, он вежливо удалялся, а если должен был отвечать на утверждение, сделанное ему напрямую, он вспоминал ту или иную добродетель отсутствующей жертвы. Если кто-то перед ним раздражался, то он считал гнев болезнью, достойной лечения, и успокаивался. Оскорбления других людей задевали его разум, подобно щебню в бочонке мёда, поскольку он не только не реагировал на это, но продолжал лечить своего обидчика со своим обычным братским отношением. Клевета не могла найти доступ к его душе, поскольку любой недостойный донос бесполезно растворялся в его великой тишине. Если он видел, что чьё-то спокойствие нарушается, он старался бесшумно рассеять тучи непонимания, пока они не вызвали бурю. Если кто-то становился объектом осуждения, он собирал деликатно и незаметно для всех все свои возможности для его защиты. Его усердие против внедрения и распространения зла было настолько скрупулёзно, что ему удавалось собирать их остатки на публичной дороге, чтобы они не были источником опасности для путников.